– Все?
– Все… – ответило сразу несколько голосов из кузова.
– Поехали… – Майор хлопнул дверцей.
Машина тронулась.
– Куда это нас везут? – спросил Сенька кого-то, сидящего рядом на борту, – стало совсем уже темно, и лица превратились в белые расплывчатые пятна.
– На передовую, куда ж… – коротко ответил совсем молодой голос.
– На передовую? – Сенька почувствовал, как все в нем замерло.
– Не слыхал, что ль, что майор говорил? В полк там какой-то. Пополнение. Всех ходячих…
Сенька схватил соседа за руку. У того даже хрустнуло что-то.
– Врешь…
Сосед выругался и попытался отодвинуться.
– Пьяный, что ли? На людей бросаешься…
Сенька ничего не ответил. Он увидел вдруг над собой небо, страшно большое и высокое, увидел звезды, много-много звезд, совсем таких же, как дома, на Енисее, и ему вдруг страшно захотелось рассказать кому- нибудь, как хорошо у них там, на Енисее, гораздо лучше, чем здесь, как проснешься иногда утром и двери наружу не откроешь – все снегом замело…
Он ткнул соседа в бок.
– Ты откуда сам?
– Чего? – не расслышал сосед.
– Сам откуда – спрашиваю.
– Воронежский. А что?
– Да ничего. Просто так… А я вот из Сибири, с Енисея… – он сделал паузу, ожидая, что сосед что-нибудь скажет, но тот молчал, держась обеими руками за борт. – Река такая есть – Енисей. Не слыхал? Весной разольется – другого берега не видно, совсем море. А когда лед трогается, вот красота… Тут небось и реки не замерзают вовсе…
Боец ничего не ответил. Машина круто повернула, и все навалились на правый бок. Сенька плотнее надвинул пилотку, чтоб не снесло, расстегнул гимнастерку и вдохнул полной грудью свежий, напоенный запахом меда ночной воздух.
– Холодок, хорошо…
– Через час согреешься, – мрачно буркнул сосед и отвернулся.
Машина прибавила скорость.
Они ехали среди высоких нескошенных хлебов, сворачивая то вправо, то влево, через разрушенные села, через рощи и лесочки, наклоняя головы, чтоб ветки не били по лицу. Ветер свистел в ушах, и где-то впереди, точно зарницы, вспыхивали красные зарева и медленно всплывали вверх, и затем падали ослепительно яркие ракеты.
Потом они долго сидели у стенки какого-то полуразрушенного сарая, и где-то совсем рядом строчил пулемет и рвались мины, и курить им строго-настрого запретили, а немного погодя пришли какие-то двое и раздали им винтовки и гранаты.
Сенька винтовки не взял, только гранаты – шесть «лимонок» и две «РГД». Растыкал по карманам и повесил на пояс.
Потом повели куда-то через огороды к речке. Посадили в траншеи. В траншее было пусто. Это были старые траншеи, они успели уже обвалиться и заросли травой.
«На той стороне, верно, немцы», – подумал Сенька и спросил у сержанта, который их вел, немцы ли на той стороне.
– Немцы, немцы, а то кто ж. Вчера мы там были, а сегодня немцы. Вот сидите и не пускайте их сюда. Понятно?
И Сенька сидел и смотрел на тот берег и щупал гранаты в кармане, а потом вынул и разложил их все перед собой.
В груди его что-то дрожало, он думал о Николае, и ему хотелось обнять его изо всех сил и сказать, что сегодня что-то произойдет. Что именно, он и сам еще не знал, но что-то очень, очень важное…
– 8 —
Под утро на той стороне реки что-то заурчало, будто тракторы ехали. Но было темно, и ничего нельзя было разобрать. Потом перестало. Заквакали лягушки. Выползла луна. Где-то сзади, в траншее, послышался разговор. Двое командиров подошли к Сеньке. Один хромал и опирался на палочку.
– Какой роты, боец?
– А мы не с рот… Мы с медсанбата, – ответил Сенька и вытянул руки по швам.
– А-а-а… – неопределенно протянул хромой и, помолчав, спросил. – Танки где гудели?
«Значит, танки, а вовсе не тракторы». Сенька указал рукой в сторону, откуда доносился звук.
– К мосту прут, сволочи, – сказал хромой.
Другой командир выругался. У него был хриплый, простуженный голос.
