— Ешь!
Губы Петьки задрожали, он глотнул комок слюны, зубы впились в хлебную мякоть.
Широких качнул головой.
— Не спеши, сынок. Иди сюда. Обсушись, обогрейся.
Он прошел в смежную комнату. Петька, неловко гремя опорками, проследовал за ним.
Когда Широких вернулся, Юнг сидел в раздумье, охватив колени руками.
— Ничего у меня не получилось, Иван Ильич… — начал он.
Но Широких его остановил.
— Постой, что с мальчишкой думаешь делать?
Юнг почесал затылок.
— С Петькой? Да и сам не знаю. Жалко мальчишку. Пускай денек-два поживет у меня, а там видно будет.
— Эх, Семен, сколько их сейчас идет по дорогам России, без матерей, без отцов!
Им-то тяжелей, чем нам, доля досталась. Ну, ладно, что-нибудь придумаем, — закончил Широких, — а теперь рассказывай!
— Вначале все шло хорошо. Поставил в засаду Гунько и Шалыгина, с Теминым и Чапраком зашли с другой стороны и тоже залегли. Ждем!
Вижу: по двору две фигуры метнулись, у стены затаились.
Погодя малость, третий к ним подкрался. Кого-то они ловить собрались.
Стали мы ближе подвигаться, только не успели и трех сажен отползти, как они в дом вошли. Ну, думаю, клетка готова — какова-то птичка будет. Да получилось все так, как мы и не думали.
Юнг поморщился и хотел крепко выругаться, но заметив спокойный, выжидательный взгляд комиссара, ни с того ни с сего пробормотал что-то насчет скверной погоды.
Широких усмехнулся.
— Только они вошли, как поднялся в доме треск, потом выстрелы раз за разом, штук шесть. Где уж тут ждать. Понял я, что вышел просчет. Ввалился в дом. На лесенке темно, как у кочегара за пазухой. Темин о косяк треснулся, шишку с кулак посадил. Чапрак коромысло с пустыми ведрами уронил. Этакий неаккуратный народ. В общем нехорошо у нас началось, а дальше еще хуже.
Бросились мы по комнатам. Все одно, думаю, ходу нет. У дверей — я с ребятами, а у окон — Гунько с Шалыгиным. Проверили все как есть и… никого! В одной комнате папироска на полу дымится. Закружилась у меня голова.
Через окна не могли уйти: рамы двойные, почитай, с десяток лет не открывались.
«Ну, — думаю, — нет, шалишь», — взял я себя в руки, начали искать. Поковырнул штыком пол, а он вставной в этом месте, — вот штука-то какая! Потайной ход.
А тут прибегает Темин, сам не свой. В другой комнате еще один ход оказался и тоже потайной. В стенке заделан, да прикрыли они его плохо, потому Темин и заметил. Подумать только! Два потайных хода в одном доме. Понятное дело, ушли те и другие разной дорогой.
Стали мы ломать пол, доски дубовые в ладонь толщины, куда там!..
— Подожди, Семен! — остановил его комиссар. — Разве не ясен был приказ — не вмешиваться ни в какие дела, а только своим присутствием помешать преступлению?
— Оно-то так, товарищ комиссар, да увлекся я малость, опосля-то понял, что ненужное это дело. Все одно никому не поможешь. А тут еще на улице слышим выстрел и крик. Испугался я. «Неужто, — думаю, — Шалыгин стрельбу открыл?
Бедовый парень». Но ошибся. Приказ он выполнял справно, а стрелял кто-то за углом. Пока мы подоспели, никого уже не было, а на мостовой хрипел человек.
— Значит убийство все-таки произошло?
Юнг опустил голову.
— Знаю, Иван Ильич, что нехорошо получилось, да кабы знать… Эх!
— А вы случайно сами не стреляли там? — спросил комиссар.
— Ну что вы, Иван Ильич! Можно хоть кого спросить, коли мне не верите. Для меня приказ… да разве я сам не понимаю… Эх!..
— Ну верю, верю! Экая ты красная девица, уже и обиделся. Что же это за убитый был?
— Затащили мы его в дом. Осмотрели, ну, я для порядка обыскал его. Мужчина молодой, одет чисто. Пуля попала ему в горло, кровь булькает. Дернулся раз-другой и затих. В карманах никаких документов. Только «Смит» без патронов да вот эта вещичка… — Юнг положил на стол небольшой, плотно обвязанный, пакетик.
— Что в нем — не знаю, только дюже тяжел.
Широких повертел в руках сверток.
— Собрал я все, что можно, да только пустяки.
По мере того, как Юнг выкладывал содержимое карманов, на столе росла кучка разного хлама.
Широких с любопытством все осматривал. Это были обрывки телеграмм, бумажки. В руки попался окурок.
— А это что?
— Эта папироска дымилась на полу, когда мы вошли в комнату.
— Знаешь, Семен! Из тебя может получиться неплохой следователь, хватка у тебя есть. Как ты думаешь, кто курил эту папироску?
— Это надо подумать.
— А вот видишь это красное пятно.
Юнг хлопнул себя по лбу.
— Ее курила женщина!
— Правильно! Женщина с крашеными губами.
Юнг озабоченно почесал за ухом.
— Выходит, она удрала. Шалыгин видел, как в одну сторону драпали те трое, а в другую один человек. Он-то и сел в пролетку.
Широких открыл складной нож и порезал шпагат, которым был связан пакет. Под тройным слоем темной плотной бумаги показалась металлическая коробочка.
Крышка, плотно пригнанная, долго не открывалась, но все-таки поддалась. Оба с любопытством наклонились. На дне коробки в мягком темном бархате лежал камень черного цвета.
— Тебе не кажется, Семен, что такая маленькая коробка слишком тяжела?
— Она мне весь карман оттянула, — подтвердил Юнг.
Широких водворил крышку на место и сунул странную находку к себе в карман.
— Семен, ты не сказал, куда вы девали убитого.
— Во дворе был сарай, я его оставил там.
Широких взглянул на часы.
— Сиди здесь и жди меня, — приказал он.
— Куда же вы, Иван Ильич? Неужто туда?
— Обязательно, Семен, туда. Очень жалею, что вчера не принял участия в вашем походе. А ты посмотри за мальцом. О нем еще поговорим.
Юнг вошел в комнату, где находился мальчик.
Петька скинул сорочку и остался в холщовой рубашонке, опорки поставил у дверей.
Юнг присел на табуретку.
— Родители у тебя есть? — спросил он.
В глазах Петьки мелькнула тень.
— Папаня был, а мамки вовсе не было.
— Как это вовсе?
— Не было да и все.
— Ну, а папаня где?
— Нету.
