– Каждый человек видит себя как на ладони!
– Вот она когда выплывает наружу – вся правда!
– Товарищи, что вы говорите? Какая правда! Правду вы узнаете только после прений! Нельзя так поддаваться! Тут против многого можно возразить!
Данилов стоит, смотрит, звонит…
Шибалин волнуется, мечется по кафедре, мысленно раздувает свою идею дальше.
Идея захватывает его все больше и больше, и он уже не в состоянии молчать, не в силах удержать свою страстную речь, и через минуту она опять льется у него и льется, скачет по стремительным порогам и скачет, тащит его за собой и тащит.
– И каким лицемерием, товарищи, каким бесплодием звучат после этого наши фразы о 'всемирном братстве народов'! Какое уж тут 'всемирное братство народов', когда на этом распродурацком свете даже обыкновенного 'знакомства' между двумя людьми самочинно осуществить нельзя, не рискуя попасть в милицию!.. И самое страшное, товарищи, в том, что так обстояло дело на всей земной планете тысячи лет!.. Тысячи лет, вплоть до сегодняшнего вечера, разъединял одну семью человечества, дробил ее на замкнутые личности этот бесовский институт 'знакомых' и 'незнакомых'! Тысячи лет в каждом человеке насильственно вытравлялось всякое социальное чувство, в корне убивалась возможность общения со всеми другими людьми! Тысячи лет человек-самец и человек-самка были противоестественно разлучены, одеты друг от друга в непроницаемую броню изуверского предрассудка! Тысячи лет, товарищи, вплоть до этой самой минуты, в которую я сейчас с вами говорю, длилась эта беспримерная всесветная провокация – провокация против личности, провокация против общественности!.. И только вот сегодня, сейчас, видя, как все человечество молчит, видя, как оно делает вид, что ничего не замечает, я, Никита Шибалин, решил наконец объявить бунт против такого всечеловеческого социального оскопления!..
Собрание привстает и устраивает оратору длительную овацию.
И опять слитный шум аплодисментов, и опять прежние раздирающие свистки.
– Что, завидно? – кричит кто-то по адресу неугомонных свистунов.
– Товарищи! – высоким голосом возглашает Шибалин. – Я верю, что благодаря необыкновенным усовершенствованиям советского радио недалеко то время, когда я смогу провозгласить бунт против старого быта и старого мышления сразу во вселенском масштабе!.. Я тогда стану вот так перед радиоприемником и скажу: 'Люди земли! Народы мира! Жители этой планеты и тех, которые еще не открыты, но которые, быть может, тоже носятся во вселенском пространстве и также населены существами, подобными нам, то есть, как и мы, происшедшими от обезьяны! Мужчины и женщины! Женщины и мужчины! Те из вас, которые уже родились на свет и сейчас где-то живут, и те, которые еще только родятся в последующие времена и когда-то где-то будут существовать, – ко всем вам обращаюсь я со своим пламенным братским словом: с сего числа и сего часа да не будет среди вас 'знакомых' и 'незнакомых' и да будете вы все 'знакомы' друг с другом, каждый со всеми и все с каждым!'…
Потом все тем же тоном манифеста Шибалин обращается к сидящим перед ним слушателям:
– И вы, члены нашего союза и наши гости, сколько вас тут сейчас есть в этом зале, если вы хотя капельку еще живые люди, а не окончательно одеревенелые манекены, вы тоже с сего числа считайтесь навсегда 'знакомыми' друг с другом!
Ураган рукоплесканий заглушает дальнейшие слова оратора.
Хохот, визг, крики. Счастливо светящиеся лица, огнем сверкающие глаза. Две женщины, подруги, бросаются друг к другу в объятия, смеются, плачут.
– Наконец-то…
– Дождались все-таки…
Еще пронзительнее, чем прежде, прорезывают зал в разных направлениях свистки.
– Товарищи!!! Кончу тем, с чего начал: р-революции не было!!! Р-революция начинается!!! И да здравствует р-революция!!!
Обессиленный Шибалин спускается с кафедры, садится на стул, припадает губами к стакану с холодным чаем…
V
За столиками горячо обсуждают доклад Шибалина. Одни говорят за, другие против. Большинство первых.
– Можно сказать, размахнулся! – На всю вселенную!
– По всем планетам прошелся!
– Шаганул!
– Живых и мертвых колыхнул, затронул даже тех, которые еще не родились!
– Всему человечеству открыл освежающую отдушину, а то ведь прямо задыхались!
– Теперь-то будет легче!
– Теперь-то, конечно, пойдет!
– Теперь начнется!
– Теперь так не останется!
– Ай да Никита Шибалин! Можем гордиться таким человеком!
– Вот что значит широкая славянская натура!
– Товарищ! При чем же тут национальность? Вы уже начинаете! Не можете без погромов! Девять лет революции ничему вас не научили!
– В чем дело? Что ты гундосишь, черт носатый? Тебя никто не трогает, и ты молчи, пока не получил!
– Что-о? От кого получу, уж не от тебя ли?
– А хотя бы и от меня!
– Попробуй! Только попробуй!
– И попробую!
– Руки коротки! Ваше время прошло и никогда не вернется!
– А я вот тебе сейчас покажу, прошло или нет… На, получи!
– А ты думаешь, я не умею давать? Н-на! Н-на! В анкете пишешь, сволочь, 'сын крестьянина- хлебороба', а на самом деле сын сельского попа…
– Н-на! Н-на! А ты вместе со своим отцом держал в Могилеве магазин готового платья, а в Москве выдаешь себя за рабочего… Н-на! Н-на!
– Товарищи, что же вы делаете, вы с ума сошли, что ли? Драться в союзе?! Не понимаю таких людей: сами аплодируют идее Шибалина о 'вселенском братстве народов', а сами ищут повода перекусить друг другу глотку! И это кто же? Чего же тогда ожидать от других, простых смертных?! Товарищи, не стойте разинув рты, помогите мне растащить этих двух людоедов! Смотрите, как больно они садят друг друга: в зубы, в глаза, в бока… Оба уже в крови, даже невозможно смотреть… Вы этого тащите в эту сторону, а мы другого в другую. Ишь как сцепились – не расцепишь! Все волосы друг у друга повыдирали! У этого типа была замечательно красивая писательская шевелюра, а теперь – полюбуйтесь, что от нее оста лось: одни клочья! Теперь, без той шевелюры, его нигде не будут печатать!
– То-ва-ри-щи!!! Будем считать, что ничего не случилось…
VI
Трое молодых людей бегут между столиками по залу за ускользающей от них 'незнакомой' девицей, шутят, смеются.
Первый, простирая за ней, как за убегающим счастьем, руки:
– Стойте, гражданка, стойте. Куда же вы бежите? Разве вы не слыхали, что говорил Шибалин?
