подругами. Я всегда буду помнить это лето и вашу необычайную щедрость и благородство. К сожалению, у меня нет средств, чтобы сделать вам богатый подарок, но, тем не менее, я хотела бы преподнести вам в знак благодарности вот это. — И она вытащила из кармана небольшой сверток.
— О, — воскликнула Грейс, — я не стану говорить положенное «этого делать не стоило», потому что вижу: подарок от чистого сердца! Могу я развернуть его сейчас?
— Конечно, — ответила Розамунда, наблюдая, как великолепная графиня разворачивает бумагу. — Я надеялась, что вам понравится. Вы же любите читать, как и его светлость.
В руках графини оказалась маленькая книжка. Грейс восхищенно ахнула.
— Это сочинения валлийских поэтов. Отец подарил мне эту книгу в день шестнадцатилетия.
— Вы, должно быть, очень ею дорожите, а значит, ваш подарок для меня стократ ценнее. Я всегда буду хранить его и думать о вас, читая эту книгу. Поверьте, Розамунда, я искренне рада, что сумела вам помочь. И уверена, что теперь вы будете счастливы в лоне семьи. Именно это было моей главной целью.
Не в силах вымолвить ни слова, Розамунда молча кивнула.
— Вы собираетесь сегодня повидаться с отцом?
— Да, как только смогу, не обижая никого, ускользнуть.
Графиня тепло улыбнулась и обняла новую подругу за плечи.
— Я вас понимаю. Пойдемте, я помогу вам скрыться. Давайте найдем дворецкого, и я сама прикажу подать экипаж. Не волнуйтесь, Ата не станет возражать.
Посланию для Люка придется подождать ее возвращения.
Грейс распорядилась, чтобы подали экипаж и нашли горничную для сопровождения, и только после этого они перешли в заставленную букетами комнату. Здесь был душистый горошек и фиалки, хризантемы и лилии. Но больше всего было роз — ее тезок. Вдовы просматривали карточки и смеялись, поскольку некоторые содержали весьма незамысловатые продукты эпистолярного творчества.
— Вот послушайте, — хихикнула Элизабет. — «Розамунде. Ни одно другое имя не благоухает так сладко!»
— Могу предположить, что не меньше половины торговцев цветами в этом городе сейчас благословляют Розамунду, — сказала Ата с широкой улыбкой на морщинистом лице, — и похлопывают себя по туго набитым карманам. Что ж, мы достигли небывалого успеха, и все благодаря вашему несравненному голосу и гостеприимству Грейс.
Розамунда лишилась дара речи. Вдовы окружили ее, теребили поздравляли.
— Однако все это нелепо! — воскликнула она, наконец, выйдя из ступора. Тем не менее, улыбка не сходила с ее лица. — И потом, смотрите внимательно, здесь есть букеты не только для меня. Этот, к примеру, для Джорджианы. Насколько я могу судить, он от лорда Хортона. Разве вы не танцевали с ним вчера? — Не дожидаясь ответа, Розамунда схватила другой букет. — А этот? Ну да, этот для Элизабет. Здесь сказано: «Несравненной Элизе».
Вошел дворецкий с еще одним букетом.
— А это для кого? — поинтересовалась Ата.
— Для леди Сильвии, ваша светлость, — чопорно ответил дворецкий. — И еще там внизу какой-то крайне неприятный джентльмен доставил что-то очень громоздкое.
Сильвия выступила вперед, приняла букет белых розовых бутонов, понюхала его и достала записку.
А дамы тем временем перешли в холл и обнаружили великолепную деревянную арфу с очень красивой инкрустацией в валлийском стиле. Ни у кого не возникло вопроса, кто мог послать столь драгоценный подарок.
В холл выбежала Сильвия.
— Это от сэра Роули, — с благоговейным трепетом выдохнула она. — Но я не могу принять… — Она с тоской взглянула на арфу, коснулась деревянной поверхности, отдернула руку, словно обжегшись, и убежала.
Розамунда отыскала ее в библиотеке Люка — мрачноватой комнате, оформленной в египетском стиле. Сестра сидела у заваленного книгами стола, ножки которого обвивали позолоченные змеи. Высокие, от пола до потолка, книжные шкафы были украшены сфинксами, что придавало всей комнате немного зловещий вид.
Скорчившись в массивном кресле, Сильвия безутешно рыдала. Розамунда бережно обняла ее, прижала к себе и зашептала на ухо какую-то успокаивающую чепуху. Все же сестринская любовь — великая сила.
— Дорогая, — сказала она, когда рыдания стихли, — ты не должна так поступать. Он тебя любит. Неужели сердце не подсказывает тебе, что ты должна принять его предложение?
Впоследствии Розамунда не могла в точности припомнить, что говорила сестре, какие приводила доводы. Она только помнила обрушившийся на нее вихрь, нет, скорее даже ураган эмоций, когда четверть часа спустя дверь библиотеки открылась, и на пороге возник ее отец. За его спиной маячил Люк.
Сильвия и Люк отодвинулись на второй план, растворились в полумраке комнаты. Остался только отец. И она. Он был так близко, что она заметила, как дернулась его шея, когда он, очевидно, пытался справиться с волнением. Он стоял, не шевелясь и, смотрел на дочь, пожирая ее глазами.
Розамунда медленно протянула к нему руку и робко шагнула вперед, исполненная радостного предвкушения. Только теперь она не испытывала никакого страха. Она знала, что, даже если он отвергнет ее, скажет что-то недоброе, она сумеет это пережить. За последние месяцы в ней что-то изменилось. Пожалуй, прибавилось храбрости. Теперь она не сомневалась, что выдержит все испытания, которые готовит ей судьба. Возможно, да, возможно, подумала Розамунда, зрелость действительно лучше, чем цветение юности.
— Роза… — Голос отца был таким родным, таким знакомым.
И она бросилась в его объятия. Уткнувшись лицом в грудь родному человеку, она с жадностью вдохнула знакомые с детства запахи его любимых сигар и хвойного одеколона.
— Моя горячая, красивая, упрямая девочка…
— Папа, папочка, — задыхаясь, прошептала она, — я так соскучилась.
Когда он дрожащей рукой коснулся ее волос, Розамунда изо всех сил зажмурилась, чтобы слезы не хлынули потоком. Сделав над собой усилие, она выпрямилась и взглянула в родное лицо. Он постарел со дня их последней встречи. Виски стали совсем седыми.
— Почему ты уехала? — прошептал он. — Почему сбежала из Эджкумба? Я знаю, ты злилась на меня, на Хелстона, на всех нас. Ты всегда восставала, когда тебя пытались заставить что-то сделать. Но почему ты бросила… меня?
Она глубоко вздохнула, по телу пробежала дрожь, но все же ответила откровенно, без обиняков:
— Потому что ты больше заботился о приличиях, чем обо мне, папа. Потому что я тебя разочаровала, и ты перестал уважать и любить меня. И я не могла провести всю оставшуюся жизнь с человеком, который всегда хотел бы видеть на моем месте кого-то другого. А ты думал только о нашем имени и о том, что я его запятнала.
В его глазах появился прежний металл.
— Приличия — это все, девочка. Уверен, сейчас ты это понимаешь, как никто другой. А тогда я действовал только в твоих интересах. Я знал, что будет, если ты не выйдешь замуж за Хелстона. — Голос отца был тверд. — Никто не взял бы тебя замуж. Тебе пришлось бы остаться старой девой и до самой смерти прятаться в тени Эджкумба. Кроме того, я сделал это и для твоей сестры. Твой позор уменьшил бы и ее шансы на хорошую партию. Но прежде всего…
— Что? — уже без особого интереса спросила Розамунда. Надежды на отцовскую любовь быстро таяли.
— Я сделал это потому, что ты его любила. Об этом все знали. В течение двух лет ты вся светилась при одном только упоминании его имени. — Он закрыл лицо ладонью и добавил: — Я сделал это, потому что любил тебя, Роза, а не только из-за приличий.
Розамунда подняла голову и вгляделась в пронзительные валлийские глаза отца, так похожие на ее собственные. Она чувствовала, как он дрожит от едва сдерживаемых эмоций.
