Правда, вот документов при себе, ни каких. Жалко, что до утра, вряд ли разберутся. Дай Бог, чтобы все закончилось благополучно.
И действительно, Бог видимо услышал его. Все закончилось благополучно.
Патрульный, Павел успел рассмотреть на его погонах сержантские звезды, неожиданно направив в его лицо луч фонаря, резко спросил:
— Американо?
— Нист, шурави. (Нет, русский), — автоматически ответил Павел, прикрывая глаза рукой. И не дожидаясь дополнительных вопросов, а возможно и непредсказуемых действий со стороны патрульных, назвал пароль, который действовал сегодня на период комендантского часа. Он даже не мог объяснить себе, почему забыл про пароль. Возможно, сыграл фактор неожиданности? Вполне возможно.
Узнав, что перед ним русский, который еще и назвал правильный пароль, патрульные облегченно вздохнули. Стоявший чуть в стороне солдат, щелкнув предохранителем, опустил автомат, а повеселевший сержант, вытерев со лба выступивший пот, попросил закурить.
Я могу ехать? — Павел вопросительно посмотрел на затягивающегося сигаретой сержанта.
— Бале, бале! (Да, да!), — утвердительно кивнул тот и, протягивая для рукопожатия руку, добавил:
«Ташакор, рафик. Мамона хода! (Спасибо, товарищ. Счастливого пути!)».
Павел на большой скорости сорвался с места. Он только сейчас ощутил, как по его спине стекает струйка холодного пота.
Замешкайся он, хотя бы на мгновение, или патрульные оказались бы очень нервными — максимум, через двое суток, на родину ему пришлось бы возвращаться в комфортабельном цинковом гробу, на печально известном «Черном тюльпане». А в сопроводительном документе было бы написано: «… погиб при выполнении интернационального долга».
И все было бы верно. Комендантский патруль имеет право применения оружия на поражение, даже при малейшем не выполнении его требований.
Дома Павел принял душ, выпил полный стакан водки, и упал в постель…
Он спешил. До 9.00 нужно успеть расшифровать запись диктофона, составить по информации справку, и доложить резиденту. Обжигаясь, допил кофе, закурил сигарету и выскочил за дверь квартиры. Кивком, поприветствовав охраняющего подъезд сорбоза, быстрым шагом направился к автомобилю.
Кабул просыпался. Он прямо на глазах наполнялся восточной суетливостью, автомобильными гудками, воплями ишаков. В бурлящем потоке жизнь текла как много веков назад.
Отправляясь в командировки на самолете или вертолете, Павел всегда с интересом рассматривает через иллюминатор этот древний город. С высоты птичьего полета он напоминает чашу, обрамленную горными хребтами, подступающими местами к самим его окраинам. На выжженных солнцем склонах виднеются остатки древней глинобитной стены с круглыми, на отдельных ее участках, башнями. Одноименная река, полноводная весной и превращающаяся в сточный арык летом, рассекает город на две части.
Старый город имеет типично восточный облик. Через лабиринты его узких извилистых улиц, порой невозможно разъехаться автомобилям. Дома построены из обожженного на солнце кирпича, глины и дерева. Эти дома, с плоскими крышами, выходят на улицы лишенные какого-либо освещения не окнами, как это принято везде, а глухими стенами — дувалами. Его северная часть, как и многие века, назад, заполнена многочисленными торговыми рядами, которыми занята и почти вся набережная.
Левобережная часть города сравнительно молодая и благоустроенная, включает в себя в основном административные кварталы. В центре ее находится президентский дворец, а вблизи него ряд министерств. На автомагистрали, которая подходит к дворцу с востока, издалека видна колонна независимости, воздвигнутая еще в 1919 году, в честь завоевания независимости Афганистана в результате победы в третьей англо — афганской войне…
… Расположенная перед домом автостоянка, была уже полупустой. Не успел Павел подойти к своей «пятерке», как перед ним неожиданно вырос босоногий, лет десяти, мальчишка. Заскорузлые от грязи рубашка и короткие штанишки, лохмотьями висели на его давно не мытом худеньком теле. На чумазом лице озорным блеском светились черные угольки глаз. Доверчиво улыбаясь, он протянул покрытую цыпками руку и на довольно приличном русском языке, звонко прокричал:
— Инджинер! Инджинер! Дай афгани!
— Ну, точно, как по Ильфу и Петрову, — захохотал Павел, и, щелкнув, шутя пальцем мальчугана по носу, сунул ему в руку купюру достоинством в двадцать афгани.
Мальчишка показал язык, и с криком: «Ташакор, инджинер! — также быстро исчез, как и появился.
От этой автостоянки, расположенной в Новом микрорайоне Кабула, до советского посольства, где находилась резидентура КГБ, ехать около получаса.
Посольство СССР, в отличие от других дипломатических представительств иностранных государств, находящихся в престижном районе центра столицы, стояло на самой окраине города, слева от автострады Дар-уль-Аман, ведущей к одноименной крепости, в которой располагалось министерство обороны ДРА. А чуть далее, автострада уже шла ко дворцу Тадж-Бек, известному, как дворец Амина, в котором располагался штаб 40 Армии.
Информация, которую Павел доложил сначала своему непосредственному руководителю по резидентуре, Ярыгину, потрясла и того. В ней речь шла о восстании советских военнопленный в одном из учебных центров моджахедов «Бадабера», на территории Пакистана. Все они погибли. В живых остались только двое, которые почти за месяц до трагических событий, выехали в США…
Ознакомившись с информацией, Ярыгин немедленно доложил ее резиденту. И уже, в 10.00, 1 мая 1985 года, шифровка ушла в «Центр»…
Сырое апрельское утро неприятным нудным дождем барабанило в оконные стекла рабочего кабинета. Серый туман широким крылом навис над огромным мегаполисом, окутав его своей промозглой пеленой. Филипп Бакстон, аналитик неправительственной организации «Дом свободы», ровно в девять позвонил секретарю шефа, сообщил, что уже у себя, и ждет указаний. Затем заварил крепкого черного кофе, выпил чашку, выкурил сигарету и задумался. Думы не были ни приятными, ни продуктивными, и, как все думы недавнего времени, не имели определенных и решительных выводов о проделанной работе. Он посмотрел в окно на проступающие сквозь туманную морось пятна, словно обрубленных небоскребов и перевел взгляд на лежащую перед ним папку. Там лежали бумаги с результатами беседы с русскими парнями, попавшими в плен к афганским моджахедам около полугода назад. Позднее они были переведены в учебный центр моджахедов на территории Пакистана, а потом, после встречи с представителями американской неправительственной организации «Дом свободы», изъявили согласие выехать в США.
Ему вспомнились лица этих, совсем еще мальчишек, судьбы которых уже успела поломать афганская война. На первый взгляд обыкновенные парни, с одинаковым прошлым: школа, армия, Афганистан, плен… Но это только на первый взгляд…
Первый — худенький мальчишка, произвел впечатление запуганного, задерганного зверька. Он из оружия-то не разу не выстрелил, разве что по мишени, перед принятием присяги. Прибыв в одно из подразделений дислоцированных под Джелалабадом, сразу был определен подсобным рабочим в солдатскую столовую. После двухнедельного «вхождения в строй», в один из вечеров «деды» отправляют его на встречу с местным жителем, чтобы поменять у того килограмм риса на меру чарса — широко распространенного среди советских солдат в Афганистане наркотика… Только перебрался по ту сторону заграждения — мешок на голове. Ну а дальше — дальше известный для всех советских военнопленных путь — лагерь моджахедов. А там всего три пути: первый — «ислам» и участие на стороне моджахедов в боевых действиях против своих соотечественников; второй — согласие выехать в одну из стран «свободного мира». Третий же путь был в «никуда»… Поэтому Фил считал, что парню просто повезло.
Закурив сигарету, он усмехнулся, вспомнив выражение лица этого мальчишки. Тот, похоже, так и не понял, что с ним произошло. А в заключение беседы вдруг наивно, явно «купившись» на чистейший «русский» беседовавшего с ним американца, спросил, как давно тот в Америке. Язык этот Бакстон изучил
