Джарик снова начал грести и прикусил губу. Его светлые волосы шевелил легкий ветерок.
Джарик, сын Орика, который за свои семь лет и девять месяцев никогда не выходил в море, продолжал грести. Когда его руки начали кровоточить и весла стали скользкими, он вытер их и посадил Торси за весла. Она стала грести. Прикусив губы и закрыв глаза, Джарик сунул руки в соленую воду.
И не сдержался, вскрикнул. «Это недопустимо для мужчины», — злясь на свою слабость, подумал он. Но все же он уже не мальчик. Какой мальчик обладает таким мужеством, чтобы сунуть окровавленную руку в соленую воду? Ты видишь, какой я храбрый, отец? Старший брат Сака очень храбрый.
«Я сильный, — подумал он. — Я мужчина. Я должен быть им. Я должен заботиться о Торси. Я буду мужчиной. Я убью всех врагов. Когда я убью первого, я возьму его меч или топор, что у него будет, и буду убивать остальных. Кидденсак, Кидденсак! Он будет последним. Интересно, почему он назвал меня во сне бароном? И был ли это сон? Конечно, сон. Интересно, а кто ОНА?»
Он осторожно подвинулся на скамье, сделал глубокий вздох и прикусил губу. Затем одним движением снова сунул окровавленную руку в соленую воду. И снова он громко застонал, но не вскрикнул. Торси продолжала грести.
«Кидденсак, — подумал он. — Кидденсак с „Испарелы“! Я иду, морское чудовище, Кидденсак!»
- Это… — начал он, но замолчал, услышав, как дрожит его голос.
Он вынул руку из вода. Кровь не текла, но казалось, что тысячи муравьев бегают по рукам своими горячими ногами. Стараясь ничего не касаться, он опустил руки вниз, подальше от солнца. «С Торси нужно поговорить, — подумал он. — Да и мне тоже нужно поговорить».
- Броситься на них было бы глупо, — сказал он. — Они бы убили и меня. И тут что-то случилось. Я упал и заснул, и увидел сон. А когда я проснулся, то оказалось, что я стою на коленях перед… отцом. И он был перевязан. А ты кричала. Ты кричала, что я не твой брат. И я хочу знать, как я оказался там, если я был в лесу? Кто перевязал отца? Я посмотрел — повязка была очень искусной. Мне такой не сделать, хотя я видел, как мать делает перевязки. Я хочу знать, кто перевязал отца и почему ты не хочешь мне ничего рассказывать.
Он замолчал и снова прикусил губу. Она уже распухла от укусов. Он провел по ней языком. Джарик посмотрел на Торси, а та продолжала смотреть в никуда. Она гребла, как бы и не осознавая, что делает.
«Если она заговорит, — подумал Джарик, — то мне будет легче. Я буду говорить с ней, и мне не останется времени думать о себе. Быть мужчиной очень трудно наедине с собой».
Он вспомнил, что кожа у него самая белая и что он меньше всех в деревне. Некоторые называли его слабаком. Слабак-Джарик, так называли его. Он не научился драться, так как, когда он пытался, его били.
Руки его болели.
Джарик кое-как перевязал руки и затянул узлы зубами, чтобы не просить об этом Торси. Он мог возненавидеть свои руки, если они не смогут делать то, чего он хотел от них.
- Я сойду с ума, если ты будешь продолжать молчать, — сказал он девочке, которая, как он думал, была его сестрой, и начал грести. Вперед-назад, вперед-назад, вдох-выдох…
Торси продолжала смотреть и молчала.
Когда гребешь, то видишь то, от чего уплываешь и находишься спиной к тому, куда плывешь. Наконец Джарик увидел, что земля исчезла с горизонта. Он ухе не видел прибой Ошинсайда. Он боялся посмотреть вперед. Это хорошо, что Ошинсайд скрылся из виду. Значит, скоро впереди покажется земля.
Интересно, долго ли им еще плыть?
В полночь Торси начала плакать и плакала почти целый час. Так как лодку гнало течением туда, куда он хотел плыть. Джарик оставил весла. Спина его горела огнем, а руки покрыты такими ранами, которые он не пожелал бы и злейшему врагу. Он подумал, что зря не захватил рукавицы. Теперь он понимал, почему руки Отина были как старая задубевшая кожа. Но он все же был мужчина и не хотел заставлять Торси много грести. Ее руки были в полном порядке. Он не давал ей сейчас грести, надеясь, что она прекратит плакать. Но она взяла весла и стала грести, глотая слезы. Море, казалось, было сделано из зелено-голубого отекла.
Пришла ночь. Было холодно, и Джарик решил, что ночью грести нужно, чтобы не замерзнуть. Он долго думал о своем мудром решении, пока не уснул.
Когда он проснулся на третье утро, вокруг не было ничего — ни земли, ни птиц. Единственным звуком, который он слышал, был плеск волн о днище лодки. Весь мир был только море и небо — зеленый, голубой и белый.
Это было ужасно, Джарику это не понравилось. Люди его деревни не были мореходами, и Джарик не понимал, как это может быть, что нет земли. До земли могла быть миля или десять, а может, и все пятьдесят. Не было ничего, относительно чего можно сориентироваться. Он знал, где он — он был Здесь.
Все, что не было Здесь, было Там.
Но где же это Там?
Этого Там он не видел, его не было. Только зеленое море, голубое небо да белые облака. И безмолвная Торси со своими огромными глазами. Она выпила много воды. Она вчера много плакала и потеряла много жидкости.
Джарик греб.
Он попытался петь, но голос его оказался слаб в огромном безбрежном пространстве, а Торси не присоединилась к нему. Джарик замолчал. Он обернулся со странными предчувствиями. Так оно и есть: впереди ничего не было. Там не было Там. Он греб в никуда. Но он продолжал грести.
В полдень Торси выпила все остатки воды, и Джарик очень рассердился. Он набросился на нее, ударил и чуть не выкинул из лодки. Она снова стала плакать и плакала очень долго.
И когда она заговорила, Джарик вздрогнул, как будто его ударили. Сердце его подскочило и начало биться как безумное. Казалось, прошли годы с тех пор, как она говорила, с тех пор, как он слышал чей- нибудь голос, кроме своего собственного.
Она сказала:
- Это глупо…
Огромные голубые глаза смотрели в огромные коричневые.
- Что? Что?
- Я сказала, что это глупо, Чаир-ик. Они убьют и тебя тоже.
- Что… Что глупо?
3. Здесь нет Там
- Что… что было глупо?
- Гнаться за ними, дурачок. Ты же сам говорил это. Их много, у них топоры и длинные ножи… Они убьют тебя.
- Но я же говорил это два дня назад!
- Я слышу тебя, Чаир-ик. Не кричи. — Она посмотрела вокруг. — Я очень беспокоюсь за тебя, Чаир- ик.
Джарик не мог сказать ни слова. И он не нашел ничего лучшего, чем сказать, как называются длинные ножи.
- Это мечи. И у меня будет меч, Торси. Большой черный меч.
Зачем он сказал это? Кто когда-либо слышал о черном мече?
- Мне это не нравится, — сказала Торси, осматриваясь. — Я рада, что мы вместе, это хорошо… Но… вода… И даже нет птиц. Когда я очнулась, ты перевязывал отца.
Снова Джарик был потрясен.
- Я пере… но это же чепуха! Скажи мне правду. — Он забыл о веслах. Лодка плыла по течению, и привидения шептались вокруг ее бортов плещущими голосами.
