самостоятельно. С Декоком все получалось так просто и естественно, что Фледдер только диву давался, как он мог не заметить очевидного решения проблемы у себя под носом. Подобные ситуации возникали так часто, что всего и не упомнишь. Отчасти поэтому он пытался произвести впечатление на своего старого коллегу — избытком слов, жестикуляцией, даже лестью. Но он чувствовал… нет, знал, что вторым Декоком не станет никогда.
Тяжело вздохнув, младший инспектор печально улыбнулся, взъерошил волосы, потер лицо и только тут неожиданно осознал, что все это — неосознанно скопированные им декоковские жесты.
— Математики? — с отсутствующим видом переспросил он.
Декок кивнул.
— Существует довольно любопытная методика, позволяющая, основываясь на размерах плода, определить срок беременности. В течение первых четырех месяцев плод увеличивается в геометрической прогрессии, а с пятого месяца развитие идет семимильными шагами, и с каждым месяцем зародыш становится больше не вдвое, а в пять раз. Таким образом, восьмимесячный плод вырастает приблизительно до сорока сантиметров. Понимаешь? — Фледдер кивнул. — При этом сроки беременности рассчитываются не на основе календарных месяцев, а так называемых лунных, соответствующих менструальному циклу, средней продолжительностью в двадцать восемь дней. — Фледдер взял листок бумаги и принялся старательно записывать. — Записал?
— Да.
— Давай рассмотрим наш случай именно с этой точки зрения, — менторским тоном продолжал Декок. — Согласно сделанным доктором Рустелусом во время вскрытия измерениям, длина плода составляет девять сантиметров. Стало быть, опираясь на наши расчеты, можно сделать вывод, что к моменту смерти беременность Эллен длилась три двадцативосьмидневных цикла. Ты следишь за ходом моих рассуждений, или это для тебя слишком сложно?
— Пока все довольно просто, — возразил Фледдер.
Декок почесал переносицу.
— Поскольку нам известно, что Эллен умерла двадцать пятого декабря, то есть в первый день Рождества, мы отсчитываем двадцать восемь дней назад и получаем второе октября. Учитывая, что менструальный цикл в среднем составляет двадцать восемь дней, каков будет наш окончательный вывод?
Фледдер заглянул в свои записи.
— Что… она забеременела между вторым и тринадцатым октября.
Декок с довольным видом пару раз хлопнул в ладоши.
— Превосходно, просто превосходно! Таким образом, теперь мы точно знаем, что наша прекрасная Эллен вступила, как ты изволил изящно выразиться, в половые сношения с мужчиной именно в этот промежуток времени.
Фледдер смущенно потупился.
— Да, но…
Декок одобрительно крякнул.
— Так-так, продолжай.
— …Если она забеременела в октябре, то не от жениха, это уж точно!
— Совершенно верно, мальчик мой, — усмехнулся Декок. — Как и то, что Том Вайк провел на французской военной базе Ла-Куртине весь октябрь. В любом случае я это проверил. Для успешного зачатия несколько далековато, ты не находишь?
— Стало быть, тут и впрямь замешан другой мужчина! — оживился Фледдер.
— Да, другой, — согласился Декок. — О котором мы совершенно ничего не знаем. Неизвестный. — Выпятив нижнюю губу, он поскреб подбородок. — А поскольку наши расчеты указывают на то, что их с Эллен связывали весьма близкие отношения, мне бы очень хотелось познакомиться с этим господином.
— Лично, — хмыкнул Фледдер.
— Именно так — лично.
В этот момент зазвонил телефон, и Декок снял трубку.
— Да?
— К вам Юст Хофман из Алкмара, — доложил дежурный сержант.
7
Фемми Вайнгартен знала. Правда, знание это не годилось для протокола, не могло быть внесено в полицейский рапорт или стать основой какого-либо еще официального документа. Доказательств никаких, все слишком зыбко и эфемерно. А на голословные заявления ни один обвинитель опираться бы не посмел. Ее попросту подняли бы на смех, поскольку для судей интуиция — лишь некое туманное, расплывчатое понятие, оперирование которым совершенно неуместно на официальном судебном процессе. Они привыкли принимать решения только на основе фактов, неопровержимых улик и рационального их анализа. У Фемми же ни одной улики не было, но она знала, интуитивно чувствовала, что не ошибается.
Чуть ли не в тот самый момент, когда детектив сказал, что Эллен была убита, девушка знала имя убийцы. Поймав спокойный вопросительный взгляд старшего детектива, Фемми Вайнгартен поняла, что тот силится угадать причины ее замкнутости, но не может. Она же не посмела сказать больше, опасаясь, что инспектор потребует доказательств, которых у нее не было. И все-таки девушка отлично понимала, кто убил Эллен. Она не раз замечала взгляды исподтишка, полуулыбки, скрытые намеки. И все это глубоко врезалось в память.
И вот сейчас мертвенно-бледная и дрожащая Фемми сидела на низенькой табуретке у туалетного столика, разглядывая три своих отражения. Инстинктивно она подняла горловину свитера до самого подбородка и укуталась поплотнее. В зеркалах отражалось перекошенное от страха лицо.
Разумеется, девушка от всей души жалела о гибели Эллен. Однако в первую очередь ее занимало не это, сколь бы отвратительной такая черствость ни казалась ей самой. Но все остальное таяло как дым, когда она думала о человеке, способном совершить настолько ужасное преступление. Это по многим причинам пугало Фемми.
Неожиданно она сообразила, что всегда боялась потенциальной возможности подобного исхода. Подсознательно Фемми отметила в памяти и навсегда запомнила серый дождливый августовский день, выдавшийся несколько лет назад.
По его настоянию девушка на месяц сняла маленький коттедж в Сидайке, позаботившись, чтобы никто об этом не знал. В ту ночь была удивительно мерзкая погода, и стемнело раньше обычного. По небу неслись черные облака, струи ливня хлестали в окно. Фемми предлагала остаться дома, чтобы в уюте и тепле насладиться обществом друг друга, но он настоял на вечерней прогулке по пляжу. Девушка, конечно, согласилась, как всегда, потому что любила его. По дороге он довольно странно на нее посматривал — она еще ни разу не ловила на себе таких взглядов. Грустный вид предосеннего пляжа, дождь, грохот прибоя — все оставалось в памяти ясной, до мельчайших подробностей запомнившейся картиной. Это была неожиданная вспышка внутреннего озарения. Фемми до сих пор могла почувствовать его сильные руки у себя на шее и нервно теребящие шарф пальцы. При одном воспоминании о той ночи по телу вновь пробежала дрожь.
Девушка тогда закричала. Нет, не для того, чтобы позвать на помощь, — в такую бурю ее все равно никто бы не услышал, — а просто инстинктивно почувствовала, что надо солгать. «Моя мама знает, что я здесь с тобой!» — вне себя от страха, Фемми выкрикнула это так громко, что сумела своим голосом перекрыть шум прибоя. Мышцы на его руках сразу обмякли, пальцы, чуть помедлив, отпустили горло.
Позже девушка обдумывала это. Зачем ей понадобилось лгать? Мама ни о чем не знала, она вообще слыхом не слыхивала об их романе. То, что он схватил Фемми за шею и потянул к себе шарф, вполне могло ничего не значить. Так, просто… ласка, начало объятий… Она кивнула своему отражению в зеркале. В ту ночь ложь спасла Фемми жизнь. Теперь она знала это наверняка — с ясной и прозрачной, как хрусталь, уверенностью.
