животное вскинулась на дыбы, так что стало видно его черное брюхо, громко и часто застучало зубами.
— Вот, вчера по комнате пускал, а он под холодильник забился и всю проводку перегрыз. Как только его не убило! Теперь его самого в самый раз убить!
— Лучше отдай мне его, я его усмирю, и будет он, на манер сурка, спокойно сидеть у меня на подоконнике, да посвистывать, — предложил отец Федор.
Сосед с радостью согласился. И уже через двадцать минут они сумели загнать хомяка в ведро, в котором отец Федор и отнес грызуна к себе. Он отгородил угол на кухне и пустил туда хомяка, поставил небольшой деревянный ящик, в котором зверь немедленно скрылся.
Дрессировка хомяка шла очень туго, то есть никак. За неделю хомяк искусал все пальцы отца Федора на обеих руках, прогрыз свой ящик, начал грызть плинтус и сильно испортил атмосферу на кухне. Отец Федор переселил его в железную клетку, взятую у Паши, спас таким образом плинтус, но кухонную атмосферу не облагородил.
Наконец отец Федор не выдержал и решил отпустить зверя на свободу. Энтомолог, читавший Сент-Экзюпери знал, что он, Федя, ответственен за то существо, которое приручил (что, впрочем, с натяжкой можно было отнести к хомяку). Поэтому отец Федор взял мешок, положил в него килограммов десять картошки, пару килограммов моркови и, подумав, добавил килограмма два лука; прихватил лопату, а также клетку с хомяком и поехал на своем «Запорожце» за город — выпускать грызуна.
Нужный участок был наконец найден. Посреди вспаханного поля у опоры электропередачи остался лоскут целины. Здесь-то и должен будет жить хомяк. Так, по крайней мере, считал отец Федор.
Энтомолог пешком, по пашне добрался до облюбованного им места. Участок был всем хорош, только вот беда — здесь не было норы, где хомяк мог бы перезимовать. И заботливый энтомолог около часа лопатой копал длинный и узкий лаз, стараясь, чтобы он был не вертикальным, а наклонным — для того чтобы дождь не залил хомячье жилье. Когда метровая яма была готова Федя вывалил все съестные запасы — картошку, морковку и лук (все просчитал добрый отец Федор — впереди была зима и нельзя было оставлять зверя без пропитания!). Потом отец Федор открыл клетку и вытряхнул грызуна в прекрасно оборудованное (на взгляд Феди) жилище. Но хомяк не разделял взглядов отца Федора. Зверюга стремглав выскочила из норы и побежала по пашне. Только через четверть часа энтомолог курткой поймал хомяка, не понимающего своего счастья. Отец Федор бросил животное в яму и быстро заложил вход в искусственную нору куском дерна. Затем он отошел, с удовольствием посмотрел на хомячьи апартаменты (совсем не замечая, что это жилье похоже на свеженасыпанный могильный холм), взял лопату, клетку, надел пробитую хомячьими зубами куртку и пошел к своему «Запорожцу».
Отец Федор рассказав эти столь разные истории, допил чай, молча обвел нас своими пронзительно-голубыми глазами, медленно перекрестился, вскочил, бегом добрался до своего кабинета, сел за стол и склонился над рукописями.
Оставшуюся часть своего рабочего дня отец Федор разбил на две доли, одна из которых была посвящена хобби, а другая — решению материальных проблем.
Хобби отца Федора было необычным. Он увлекся генеалогией дворянского рода Воронцовых. А так как ко всякому делу отец Федор подходил основательно, то и для того чтобы изучить переписку графа А. Р. Воронцова ему пришлось выучить французский язык, поскольку в Центральном архиве, где отец Федор работал с рукописями, хранившиеся там дневники графа были написаны исключительно на французском.
После чайной церемонии отец Федор целый час работал с ксерокопиями воронцовских писем.
Кроме того, отец Федор собирался в тот день попасть на настоящее дворянское собрание (работа над архивами Воронцовых свела его и с дворянами) и посмотреть, что же они там делают. Перед этим он планировал заехать к знакомому, который посулил отцу Федору роликовые коньки и прекрасные углепластиковые палки — для летних тренировок.
До окончания рабочего дня оставалось еще полчаса. Отец Федор закрыл французско-русский словарь и занялся денежным вопросом. Для этого ему надо было штудировать русский язык.
В его родном подмосковном городке Куликовске, где была развита легкая промышленность, произошел очередной завоз вьетнамок, которые работали ткачихами. Работницы совершенно не знали русского языка. Поэтому по школам и институтам кинули клич среди учителей и преподавателей помочь (за приличную плату) мануфактуре. Среди волонтеров оказался и отец Федор. Три урока он мучился над решением простейшей, с его точки зрения, задачи: энтомолог пытался растолковать вьетнамкам рисунок на школьном плакате, изображавшим семью из трех человек — отца, матери и ребенка. На первом уроке он опрометчиво назвал, как это делают учительницы начальных классов эту троицу «папой, мамой и Машей». Вьетнамцы же восприняли эти слова как принятые в обществе обращения к знакомым мужчине, женщине и ребенку. И из-за этого у вьетнамцев, пытавшихся применить знания русского языка, привитые им отцом Федором, постоянно возникали недоразумения при общении с куликовцами. И теперь отец Федор думал, как бы исправить это ошибочное восприятие советской действительности.
Отец Федор закончил писать конспект урока по русскому языку. Рабочий день закончился. Энтомолог свернул свои бумаги, выключил свет, схватил вещи и побежал выполнять следующие пункты своего обширного дневного расписания.
В Дворянское собрание энтомолог попал уже вместе с добытыми у приятеля роликовыми коньками и лыжными палками. Отец Федор хотел незаметно отсидеться в уголке обширного зала, с благоговением наблюдая, как развлекаются аристократы.
Ранее воображение рисовало ему, что они все должны быть во фраках и бальных платьях и общаться исключительно на французом или, по крайней мере, на английском языке, галантно раскланиваясь и обмениваясь новостями о погоде или почерпнутыми из последнего выпуска «Таймс».
Однако дворяне одеты были очень либерально и даже демократично и вели себя вполне по-людски. Дама, пригласившая отца Федора в собрание, увидев, как он забивается со своей спортивной амуницией в какой-то угол, вытащила его оттуда, заявив, что для освоения любого дела самым хорошим является радикальный метод «погружения».
Тут грянула музыка, и дворянка бодро сказала отцу Федору.
— Вот, кстати, сейчас и освоите мазурку! — и, положив одну руку отца Федора себе на талию и вложив в другую свою ладонь, повела его в такт музыке по залу.
Все остальные, находившиеся на дворянском собрании, занялись тем же, не обращая на отца Федора никакого внимания. Это происходило до тех пор, пока отец Федор не преодолел смущения и не начал смелее двигать ногами. Вскоре он так разошелся, что заставил свою партнершу говорить не только о погоде и о графе Воронцове и какой он, отец Федор, замечательный танцор (обычное дворянское лицемерие), но и о том, как в сущности надо танцевать.
— Короче шаг, короче, — повторяла дама отцу Федору во время тура.
Отец Федор, которого его лыжные тренеры всю жизнь учили обратному, не мог сразу перестроиться и продолжал делать гигантские шаги, таская за собой мелко семенящую партнершу.
Потом в музыке произошло изменение темпа, впрочем не замеченное отцом Федором, но уловленное опытной дворянкой, уже поднаторевшей в этих плясках. Она перестала твердить отцу Федору о коротком шаге и сказала: «А теперь — назад!».
Отец Федор понял это в буквальном смысле и, не разворачиваясь и делая такие же гигантские шаги, модным коньковым ходом двинулся назад, сметая широкой спиной тщедушные пары.
Музыка закончилась, и отец Федор был отпущен в свой угол. Там
