работала официанткой. Мы подружились. Буфетчиком в ресторане был немец по имени Вольфганг, я забыла его фамилию. Он тоже был в лагере. Вольфганг очень любил Корнелию. Он дал ей адрес мистера Кутандин, который происходил из немцев, и Корнелия стала жить у супругов Кутандин. Вольфганга отправили в Германию. Оттуда он писал Корнелии, но она не отвечала на его письма. Корнелия все время находилась под наблюдением агентов ФБР. В ресторане с ней часто случались припадки. Она говорила, что это результат плохого отношения к ней. Корнелия выпивала по двадцать чашек кофе в день и была сгустком нервов. Она часто говорила, что больше всего любила своего отца. Он сильно баловал ее и этим испортил. Когда она была ребенком, ей разрешалось все. У нее никогда не было больших денег, но она всегда покупала вещи в самых дорогих магазинах“.
Итак, некоторое время Корнелия жила в Чикаго у супругов Кутандин.
Я прочитал рассказ супругов Кутандин:
„Корнелия много рассказывала нам об Анкаре. Она дала американцам секретный шифр и систематически передавала секретную информацию. Из Анкары она должна была уехать в апреле 1944 года. Свой чемодан она доверху наполнила шоколадом, ибо жила в постоянном страхе остаться голодной. Через какое-то время половину этого шоколада съели мыши. Корнелия все время говорила о каком-то молодом человеке, которого она встретила в Анкаре. Делала все возможное, чтобы найти его в Америке. Однажды она узнала, что он умер. Вскоре она познакомилась с Биллем Горманом (он жил в нашем доме), и они поженились. В 1947 году, когда пришло известие о смерти ее отца, она пошла на кухню и открыла все газовые конфорки, пытаясь покончить с собой. Когда мы вынесли ее из кухни, она была без сознания. Когда она пришла в себя, то зарыдала и стала кричать: „Это моя вина! Это из-за меня!“ Она считала, что ее отец умер, убитый горем, из-за нее. Агенты ФБР навещали ее раз в неделю“.
Была ли операция „Цицерон“ болезнью, заразившей несчастьем всех, кто с ней соприкасался?..
Итак, судьба плохо обошлась не только со мной. В какой-то степени это утешало меня. Я жадно набрасывался на любую информацию, касающуюся других участников операции „Цицерон“.
Рут Кутандин, дочь супругов Кутандин, у которых жила Корнелия Капп, видела Корнелию в Калифорнии. Ее муж Билл получил работу в Лос-Анджелесе. Рут Кутандин писала: „Они жили на улице Бичвуд драйв. Корнелия выглядела неплохо. Правда, иногда она была очень печальной. Она стала матерью двух детей, но спокойствия не нашла. Мне как-то рассказали, что однажды вечером она выпила целую бутылку ликера. Видимо, пыталась залить горе вином. Организация под названием „А. А.“ (сокращение от „Анонимные алкоголики“) вылечила Корнелию гипнозом. Как мне кажется, она стала религиозной“.
Вот описание дома, где она теперь живет: „Маленький домик в портовом районе военно-морской базы Сан-Диего. Это недалеко от побережья Тихого океана. Дети Корнелии всегда опрятны и жизнерадостны. Сама она внешне довольно спокойная женщина, но иногда исключительно упрямая. Говорят, что она регулярно посещает собрания алкоголиков Армии Спасения“.
Сам я живу в Стамбуле недалеко от центра. Каждое утро и каждый вечер я взбираюсь по крутой каменной лестнице на второй этаж.
Лестница всегда темная. В свои почти пятьдесят лет я глава большого семейства. Очень люблю сладкий кофе. Иногда я смотрю на себя в зеркало и пытаюсь увидеть отчаянного авантюриста и шпиона с блестящими мечтами. Но вижу только лысого, потрепанного человека — отца семейства, живущего со своей второй женой, которая на двадцать лет моложе его. Дети от первого брака изредка навещают меня.
Авантюрист с восемью детьми? Человек, которого считали самым опасным шпионом периода второй мировой войны? Теперь уже мне не доставляет удовольствия смотреть на себя в зеркало.
Уютная квартирка — это все, чего я достиг. Была у меня когда-то Айка, улыбающаяся, хладнокровная и расчетливая. Но моя энергия подвела меня.
— Вы пустили фальшивые банкноты в обращение?
— Я не знал, что они фальшивые.
— Вы пытались обмануть людей?
— Обманули немцы, а не я.
— Как вы это можете доказать?
Прошли годы, но подозрение официальных органов по-прежнему висело надо мной.
Я встретил Дуриет, и она стала моей женой. Она знала, что я беден, но это не испугало ее.
Наконец настало время, когда судьи перестали считать меня преступником. Но они настаивали на том, чтобы я выплатил долги, которые оказались у меня в связи с тем, что по незнанию я оплачивал счета фальшивыми деньгами.
Я давал уроки пения. Голос — это все, что у меня осталось. Те небольшие деньги, которые я зарабатывал, шли моим кредиторам. Торговал подержанными машинами, и мои кредиторы получали долю от прибыли. Когда я оказался в тупике, взял на прокат вечерний костюм, снял кинотеатр в районе Истикляль Кадесси и развесил по городу объявления, о своем концерте.
Утром после концерта я прочитал в газете следующее:
„Афиши, расклеенные на улицах, дали знать за несколько дней, что человек по имени Эльяс Базна собирается дать концерт. Базна (баритон) в прошлый раз пел арии из Генделя, Джиордани, Верди, Маскани, Грига и Визе. Свой концерт он закончил исполнением „О sole mio“.
После каждого номера вспыхивала буря аплодисментов, хотя в зале сидело всего несколько сотен человек. Вечер кончился трагикомично. Среди зрителей находился один стамбульский купец, который был кредитором певца. Вместе с ним был судебный пристав. Последний конфисковал всю выручку с концерта еще до его окончания“.
Я выбрался из кинотеатра через заднюю дверь и побрел домой.
Теперь мне оставалось одно — просить милостыню.
Я отправился к немецкому генеральному консулу, который известен теперь как генеральный консул Федеративной Республики Германии.
— Мне хотелось бы поговорить с генеральным консулом, — обратился я к дежурному.
— По какому делу?
— По финансовому…
Он удивленно посмотрел на меня. Внешность моя явно не вызывала доверия: я был в старом, потрепанном костюме.
Ко мне вышел младший чиновник, и я стал рассказывать ему свою историю.
— Ничего не знаю о данном деле, — сказал он. — Официально нам ничего не известно об операции „Цицерон“.
У меня не было никаких документов, а документы — единственная вещь, которую сотрудники консульства принимают в расчет.
— Я был страшно обманут германским рейхом. Федеративная Республика является юридическим наследником рейха, и поэтому я хочу предъявить иск вашему правительству.
Я говорил тихо. В моем голосе не было убедительности, и я чувствовал себя пристыженным, потому что человек, с которым разговаривал, смотрел на меня как на назойливого попрошайку.
— Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. Очень сожалею…
Ему, очевидно, и вправду было жаль меня. Он начал нетерпеливо перебирать документы, стараясь показать мне, что я порядком надоел ему.
В один прекрасный день я решил пойти к господину Енке.
Он, как и другие сотрудники немецкого посольства, должен был покинуть Турцию. Какое-то время он находился в Баден-Бадене, а затем вернулся в Турцию (в конце 1949 года или же в начале 1950-го). И снова, как когда-то, стал подрядчиком.
Я думал, что он сможет помочь мне. Долго стоял на улице, думая над тем, с чего начать. Он знал, что я работал на немцев и что они обманули меня. На худой конец он мог дать мне взаймы небольшую сумму денег.
Я позвонил и назвал свою фамилию. Мне сказали, чтобы я подождал. Ждать пришлось очень долго.
Затем вышла служанка и сказала, что господин Енке никак не может принять меня.
Через два дня он умер.
