стрела и молоток. Наверху — между острием стрелы и молотком— буква «О». Внизу — тоже буква «О». Видимо, эти буквы означали отряд «Отважных».
Словно гром поразил Ромку. Долго стоял не шелохнувшись у косяка двери. Стоял и терялся в догадках: кто прислал ему такое таинственное, такое загадочное письмо? Отряд «Отважных»! Откуда он взялся этот отряд? И какое ведь слово— «отважные»!
А потом весь день не находил себе места. Побежал к Стаське Рылову, но того не было дома. Оказывается, Стаська еще вчера уехал в соседнюю деревню Борковку к деду на пасеку.
«Когда Ромашка нужен — всегда находит… Я ему это припомню! Будет другой раз знать, будет знать, как без товарища уезжать», — думал Ромка, возвращаясь домой.
Но стоило Ромке вспомнить о таинственном письме, как он сразу же забыл про неверного Стаську. Пусть себе Стаська объедается медом. Подумаешь, невидаль какая — мед! Зато он потом еще позавидует Ромке.
Возвращаясь от Стаськи, Ромка свернул на улицу Волгарей. У дома, где жил Мишка Моченый, верхом на скамейке сидел Толик — братишка Михаила. В руках у Толика старый противогаз. А между колен — щенок в мохнатых колечках. Щенок вертел смешной мордой, визжал и вырывался.
— Толь, ты чего делаешь? — спросил Ромка, присаживаясь на другой конец скамейки, подальше от щенка.
— А ты не видишь? — пробурчал Толик, даже не взглянув на Ромку. По лобастому лицу мальчишки градом катился пот.
— Видеть-то я вижу, а вот скажи, зачем ты пса мучаешь?
— А кто его мучает? Он сам меня мучает! — опять пробурчал, не поднимая головы, Толик.
Растянув противогаз, он попытался — в который уже раз — надеть его на голову щенка. Но тот не хотел смириться: изловчился и цапнул мучителя за руку.
Толик мужественно переносил боль. Поднес руку к губам, полизал ее.
— Здорово хватает! — сказал он Ромке. И со вздохом добавил: — На это он мастер — царапаться да кусаться! Но я не отступлюсь… Полетит мой Полкашка на Луну.
— Куда, куда?
— На Луну. Как ракета. Ты что — газет не читаешь?
— А на чем же ты его отправишь?
Толик еще раз приложил к губам руку с красными точечками.
— Полетит Полкашка на воздушных шарах. Все свои сбережения на шары убухал. Двадцать штук купил. А посажу его в корзину… сестра по грибы с этой корзиной ходит. Легкая такая и прочная. Ловко придумано?
— Ловко! — Ромка почесал ногу. — А когда, Толь, ты своего Полкашку запустишь?
— Завтра утром. А сейчас мы тренировкой занимаемся.
— Тебе не жаль щенка? А вдруг он разобьется?
— А почему он, по-твоему, разобьется? Я к плетушке шпагатину привяжу. За шпагатину и стащу его с Луны. А если… а если… так ведь Полкашка пострадает за науку! Верно?
— Верно. — Ромка встал. — Скажи, Толь, Мишка дома?
— Ушел куда-то.
— Везет же мне! Один — уехал, другой — ушел! А знаешь, Толь, какое я нынче письмо получил?
Сказал Ромка это и язык прикусил. Будто кто-то предостерегающе прошептал над ухом: «Никому ни слова!»
Толик был занят своим делом и не поинтересовался, какое же получил Ромка письмо. Он даже не заметил, когда Ромка ушел, наконец-то оставив его в покое!
Своим двором Ромка вышагивал медленно-медленно, стараясь обратить на себя внимание Пузиковой. Но Пузикова возилась с цыплятами и решительно не хотела замечать Ромку. Ну и пусть! Если бы Пузикова узнала о полученном Ромкой загадочном письме, то, наверно, лопнула бы от зависти! Но ей никогда не узнать! Такие, как Пузикова, не нужны отряду «Отважных»! А вот Ромка… без Ромки, видно, «Отважным» не обойтись. Потому-то и приглашают его.
В поход на Лысый бугор Ромка отправился в начале девятого. Ему не надо было изучать карту, нарисованную на обратной стороне письма. На Лысом бугре Ромка бывал много раз.
Прямо за мельницей, стоявшей на западной окраине Красноборска, начинался старый сосновый бор. Высокой зубчатой стеной тянулся он на много километров вдоль берега моря. Невдалеке от мельницы над этой колючей зеленой стеной дыбилась отвесная белая скала. Вершина скалы была гладкой и голой, как стол. Лишь курчавый низкорослый полынок серебристым ковром стлался на вершине плоской горы.
Ромка шел не торопясь, потому что времени у него было предостаточно. И хоть не любил Ромка наряжаться, он все же на этот раз — такой необыкновенный случай — потрудился надеть чистую тенниску и серые школьные брюки. Он даже галстук повязал на шею и долго с мылом отмывал руки. Обычно Ромка не утруждал себя такими пустяками.
Солнце уже опустилось за море, когда Ромка подходил к Лысому бугру. И небо, и спокойная морская гладь, и отвесный утес, нависший над соснами, — все, все вокруг еще пылало багряно-оранжевыми отсветами медленно глохнувшего где-то за чертой горизонта пожарища.
Перед тем как свернуть к лесу, куда убегала узенькая тропка, единственная тропка, упрямо взбиравшаяся на Лысый бугор, Ромка постоял у берега минуту-другую, любуясь закатом.
Неожиданно неподалеку от него опустился на полусгнивший пень остроносый куличок с розовеющей в отблесках заката грудкой. Куличок почистил клювом лапки, дернул хвостиком. Кончив прихорашиваться, он выпрямился и проворно закланялся в сторону ушедшего на покой солнца, словно говорил: «До свиданья, до свиданья, до свиданья!»
В лесу было сумеречно, когда Ромка вошел под надежную защиту прямоствольных великанов с широкими колючими лапами над головой. Вокруг — глушь, вокруг — ни души. Все живое, казалось, затаилось в предчувствии чего-то недоброго.
И Ромке на миг стало страшно. На миг он замедлил шаг. Все тело охватил лихорадочный озноб. Возможно, вам смешно? Тогда попробуйте, сходите вечером в наш лес сами. И узнаете! До крови закусив нижнюю губу, Ромка рванулся вперед. Разве он мог отступить, если его ждали на вершине горы «Отважные»?
Тропинка круто поднималась в гору. И только Ромка поставил ногу на отлогий камень-порожек, лежавший поперек тропинки, как из-за дегтярно-черного, в три обхвата ствола старого дерева раздался строгий голос:
— Пропуск!
В ту же секунду всего Ромку — с головы до ног — осветил призрачный золотистый лучик. Осветил и тотчас погас. Ромка достал из кармана упругий квадратик ватмана и протянул его дежурному. Снова вспыхнул лучик. Теперь он не показался Ромке призрачным: в туманно-золотистой полоске света мельтешили мошки и комары. И все тем же негромким и строгим голосом дежурный приказал, гася фонарик:
— Проходи!
Когда Ромка поднялся на каменную ступеньку-порожек и оглянулся назад, ему показалось, будто он узнал в неприступно-строгом дежурном Мишку Моченого. Окликнуть? А если не он? Конечно, не Мишка. У Мишки Моченого еще нос не дорос до отряда «Отважных». В прошлом году весной забрался Мишка как-то на чку-льдину, прибитую ветром к берегу. Ходил, ходил Мишка по чке, дурачился, дурачился, похваляясь своим геройством, и не заметил, как она соскользнула с мели и в море подалась. И Мишка Моченый такой тогда рев поднял. Кричат ему ребята с берега:
— Прыгай на соседнюю чку! А с нее на берег! Рукой же подать!
Куда там, Мишка знай себе орет. Если бы не подоспел вовремя какой-то парень с багром да не подтянул обратно к берегу чку, уплыл бы Мишка в море! Поминай бы тогда, как мальца звали!
Много раз бывал Ромка на Лысом бугре днем, но вот в сумерках или ночью бывать ему не доводилось. Как показалось Ромке, он пришел самый первый. Подошел он к обрыву, глянул вдаль. Можно было подумать, что ты паришь, как орел в поднебесье, а под тобой расстилается родимая мать-земля — раздольная, без конца и края. И хотя сумерки все густели и густели, тьма была прозрачная, мягкая, и
