Бомона, там, в нескольких метрах от меня.
Полз, цепляясь за булыжники мостовой, одержимый все той же навязчивой мыслью, все тем же вопросом.
Вокруг тормозили машины, люди стояли, не осмеливаясь дотронуться до меня, я едва видел их сквозь туман. Но мне на все было плевать. Я засмеялся сумасшедшим смехом, когда очутился нос к носу с Бомоном и мои пальцы скользнули по его сплошь залитому кровью телу. Но это меня не обескуражило, в тот миг я истово верил, что человек, получивший пять пуль, способен выжить.
Я с трудом сел и, схватив его за отвороты пиджака, начал трясти.
7
— Эй, Бомон…
Его рука мягко свалилась вниз, и мне почудилось, что он еще дышит. Это при том, что его лицо превратилось в кровавую кашу. А череп был разнесен вдребезги.
— Эй, Бомон… Ты дашь мне этот адрес, псих ненормальный? Ты расколешься или нет? Говори, куда ты девал моего дружка?
Я даже повысил голос, убежденный, что это приведет его в чувство.
— Ну скажи хоть слово, мерзавец! Хоть одно… Я поднял глаза на окружавших меня людей.
Вдали завыла полицейская сирена.
— Ты дашь мне адрес, твою мать?!
По эту сторону прохода не хватает двух кресел. Девушка в сари поднесла нам леденцы; я счел это знаком гостеприимства, но оказалось, что они просто помогают от воздушной болезни. В иллюминаторе видно море. А может, океан, кто его знает.
Самолет набит до отказа. Слева мне достался сосед, который ворчит по любому поводу и без повода; он регулярно летает этим рейсом и теперь с удовольствием обрушивает свой опыт на такого неофита, как я: часовые пояса, метеосводки, географические пункты, над которыми мы пролетаем, воспоминания о промежуточных посадках, все это сыплется на меня градом; в довершение он любезно сообщает — видимо, желая нагнать на меня страху, — что мы пошли на серьезный риск, сев в эту развалюху «Bengladesh Airline».
Должен признать, я немало удивился, когда служащая турагентства назвала мне данную компанию. Я, честно говоря, думал, что такой страны уже не существует. Нельзя сказать, чтобы мне очень уж хотелось приключений. Будь я хоть малость богаче, выбрал бы что-нибудь поприличнее.
Но, увы, я вновь обеднел с того самого вечера, когда погиб старик Бомон. За пять ночей, что предшествовали этому событию, я не успел свыкнуться
Похоже, я угодил в самый сезон муссонов. Париж сегодня утром был серым и пасмурным — вы представляете, это двенадцатого-то июля!
— Что случилось?
— Прибываем в Афины.
— Это надолго?
— На какие-нибудь полчаса, все зависит от наличия свободных посадочных полос. Одну мы уже упустили.
На мне джинсы и кроссовки Этьена. Самый подходящий костюм для путешествий, так я подумал. Турист среднего класса, среднего достатка, готовый открыть для себя новый континент, пройти его от края до края. Как будто мне хотелось снашивать подметки где-нибудь, кроме правого берега Сены! Мне уже сейчас не хватало Парижа. При взлете я попытался определить, где мы находимся, и ни черта не понял. Я даже не был уверен, Париж ли это.
Против всяких ожиданий, Этьен сдержал свое обещание: он ответил
Фотография, сделанная в «Гольф-Друо»: взбитый, напомаженный кок — первая «взрослая» прическа, сделанная в шестнадцать лет. Другой снимок — в нелепом облегающем костюмчике, на мотоцикле, с кудлатой девицей за спиной. Старая папка с уголовным делом, по которому ему впаяли два года условно. В платяном шкафу — полная коллекция «клевых» молодежных тряпок, все, на что западали модники былых времен, — косуха «Perfecto», бутсы на платформе, брюки-клеш, даже майки с молнией, какие носили панки. Письмо старшего брата, с упреками в том, что после одного сорвавшегося «дельца» его слишком часто видят в компании легавых. На следующей фотографии у него длинные волосы, борода и индийский шарф на шее. Толстая конторская книга, где в безупречном порядке записаны все денежные расчеты за последние двадцать лет. Каждый месяц — страница, на которой значатся имена всех полицейских инспекторов, с которыми он контактировал, места и часы встреч с ними, полученные от них суммы. Последнее письмо старшего брата, от 1977 года: он больше не желает общаться с Этьеном, раз тот «ссучился». Снимок, на котором мы фигурируем втроем — он, я и Бертран — на ужине во время какого-то празднества в Булонском лесу.
Этьен навсегда застрял в шестнадцатилетнем возрасте. Он никогда не был ни рантье, ни путешественником, ни авантюристом, ни сыщиком, ни убийцей, ни гангстером. Простой осведомитель. Осведомитель-профессионал. Единственной его работой было сидение в барах и клубах, с тем чтобы информировать легавых обо всем там происходящем, в частности о наркотиках. Он осваивал это ремесло долгие годы, вероятно, поневоле. Для этого достаточно было нескольких срывов в молодости, неистового желания принять участие в празднике жизни, смеси гордыни и редкостной лени. С тех пор он существовал на скромные полицейские подачки благодаря своему знанию ночи и психов-полуночников всех видов.
Этьен подхватил
— А эта курица с шафраном вполне ничего.
— Никакая это не курица. И никакой не шафран.
Я отдаю соседу свой фруктовый салат и закуриваю «Lucky Strike», купленные в duty-free. Убогий вид салона развлекает меня. Я подумал, что странная оранжево-розовая обивка вокруг иллюминаторов похожа на бумажные обои, и машинально ковырнул ее ногтем. Это и оказались бумажные обои.
Теперь я понимал, откуда у Этьена блокнот с сотнями адресов, талант давать взятки и лихорадочный интерес к поискам вампира в Париже. Это напомнило мне отрывок из мемуаров Бомона, где он описывает свое желание вновь окунуться в бизнес спустя долгие годы, несмотря на гору трупов, оставшихся на этом пути, несмотря на тот факт, что все давно изменилось. И я подумал: интересно, как я поведу себя, если через двадцать лет случайно окажусь у дверей, за которыми проходит какая-нибудь презентация или прием? Удастся ли мне подавить в себе застарелый рефлекс халявщика или я не смогу ему противиться?
Я, всегда так нетерпеливо ожидавший прихода ночи, впервые не угадал ее наступления. Наш дряхлый самолет вдруг врезался в темноту, и мне даже понравилось это странное ощущение физического проникновения в ночь, между двумя снами, подкрепленное уверенностью, что через минуту снова выглянет солнце.
— Это промежуточная посадка в Дубае, но посмотреть вы ничего не успеете.
— Мы выйдем?
— Ненадолго. Оставьте здесь вашу куртку, хватит и майки.
Не успел я спуститься по трапу, как на меня навалилась адская, совершенно неописуемая жара; сперва я решил, что ее гонит в нашу сторону работающий двигатель. Следом за другими пассажирами я кинулся к автобусу с кондиционером, по стеклам которого стекали капли конденсата. Пекло и холод, каких я больше
