– Это я так говорю. Просто почему-то пришло в голову, – дипломатично улыбнулся Сесиль.
– И, на мой взгляд, не без основания, – сердито процедил Рейншор.
Сесиль уразумел непреложность истины, что родители никогда не прощают ребенку повторения своих ошибок.
II
– Вы пришли посочувствовать мне, – спокойно сказала Жеральдина Рейншор, когда Сесиль, покинув на некоторое время ее отца, пересек террасу и подошел к ней.
– Это мое открытое, доброе лицо выдает меня, – шутливо заявил он. – Но, шутки в сторону, по поводу чего мне следует выражать вам свое сочувствие?
– Вы прекрасно знаете, – последовал отрывистый ответ.
Они стояли рядом у балюстрады, смотря на пурпуровый солнечный диск, сверкавший почти на черте горизонта. Вокруг них все лихорадочно волновалось и шумело, доносились неясные звуки музыки из курзала, резкие крики поздних купальщиков с пляжа, трамвайные звонки слева, рев сирены справа, но Сесиль весь был поглощен присутствием своей соседки. «Некоторые женщины, – раздумывал он, старше в восемнадцать лет, чем в тридцать восемь, и Жеральдина представляет собой одну из них». Она была и очень молода, и очень стара в одно и то же время. Пусть она была чересчур еще непосредственна, даже груба, зато в ней уже теплились первые проблески сознания независимости человеческого духа. У нее была сила воли и не было недостатка в желании проявить ее.
Взглянув на ее выразительное, многоговорящее лицо, Сесиль подумал, что она так же играет жизнью, как ребенок бритвой.
– Вы хотите сказать…
– Хочу сказать, что отец говорил с вами обо мне. Я вижу по его лицу. Итак?
– Ваша откровенность выбивает меня из колеи, – улыбнулся Торольд.
– В таком случае возьмите себя в руки. Будьте мужчиной.
– Вы позволите мне говорить с вами, как с другом?
– Почему нет, если вы обещаете мне не ссылаться на мои восемнадцать лет.
– Я не способен на подобную грубость, – ответил Сесиль. – Женщине всегда столько лет, сколько она сама чувствует. Вы чувствуете себя тридцатилетней, поэтому вам по крайней мере лет тридцать. Раз этот вопрос разрешен, я позволю еще заметить, как друг, что если вы и мистер Валори – быть может, это будет даже извинительно с вашей стороны – начнете обдумывать какой-нибудь чрезвычайный шаг…
– Чрезвычайный?
– Какой-нибудь опрометчивый, безрассудный…
– А если мы уже начали? – спросила Жеральдина, приняв вызывающую позу и размахивая зонтиком.
– Тогда я почтительнейше посоветую вам воздержаться от него. Удовольствуйтесь до поры до времени ожиданием, милейшая женщина средних лет. Весьма вероятно, ваш отец сдаст свои позиции. А затем у меня есть предчувствие, что я смогу быть полезным.
– Нам?
– Возможно.
– Действительно, вы неплохой человек, – холодно резюмировала Жеральдина. – Но на каком основании вы пришли к заключению, что я и Гарри намерены…
– Прочел в ваших глазах, в ваших прекрасных полных отваги глазах. Видите, я расшифровал вас так же, как вы расшифровали своего отца.
– В таком случае, мистер Торольд, мои прекрасные, полные отваги глаза ввели вас в заблуждение. Во всей Америке не найдется другой такой скромной девушки, не способной ни на какой безрассудный поступок. Ведь если бы я когда-нибудь выкинула нечто подобное, у меня всегда было бы такое самочувствие, словно земля должна подо мной разверзнуться и поглотить меня. Такова уж я. Вы думаете, я не знаю, что отец пойдет на уступки? Мне кажется, он уже на пути к тому. При содействии времени можно привести в разум любого родителя.
– Прошу прощения, – проговорил Сесиль, одновременно и удивленный и убежденный. – И поздравляю мистера Валори.
– Скажите, он вам нравится?
– Чрезвычайно. Он – идеальный тип англичанина. – Жеральдина грациозно кивнула головой: – И такой послушный. Он делает все, что я ему скажу. Он сегодня вечером уезжает в Англию, но не потому, что это желание моего отца, нет, он уезжает по моей просьбе. Мы с мамой едем на несколько дней в Брюссель купить кружев. Таким образом, отцу представится благоприятный случай поразмышлять наедине с собою о своем величии. Как вы скажете, мистер Торольд, будет для нас с Гарри нравственное оправдание, если мы затеем тайную переписку?
Сесиль принял позу нелицеприятного судьи.
– Полагаю, что да, – решил он. – Но не говорите об этом никому.
– Даже Гарри?
Жеральдина поспешила в курзал, сославшись на необходимость разыскать мать. Но вместо этого она прошла через концертный зал, где расфранченные женщины занимались рукоделием под звуки оркестра, проникла в лабиринт коридоров и вышла на задний подъезд курзала, на бульвар ван-Изогем. Здесь она встретила мистера Валори, очевидно, ожидавшего ее. Они перешли через дорогу и, подойдя к трамвайной остановке, вошли в зал ожидания, уселись в уголке, и лишь благодаря тому, что стали нежно смотреть друг другу в глаза – молодой интеллигентный англичанин со словом «Оксфорд», написанном на его лбу, и
