– Вероятно, это может быть понято и так. Но может, и по-другому. Приятного вечера вам, Тимоти.
Он повернулся и исчез в толпе. Некоторое время англичанин стоял в одиночестве, разглядывая публику. Вдруг сбоку возникла какая-то молодая леди.
– Мистер Мендоза, вы помните меня, не так ли?
Тимоти показалось, что это личико он уже где-то видел. Дублинский выговор хоть и был слышен в ее речи, но без характерного провинциального прононса, резавшего слух.
– Конечно, я вас помню, – солгал он и стал перебирать все знакомые имена, но ничего из этого списка извлечь не мог.
– Я увидела вас, когда вы еще только вошли, – продолжала она. – Но вы меня, конечно, не заметили. Вы сегодня один? А я так надеялась поболтать с вашей очаровательной женой, – не очень умело разыгрывая разочарование, протянула она.
Тимоти продолжал вспоминать и, наконец, вспомнил.
– Мы встречались в прошлом году, так? Да, я вспомнил. Это было на скачках, в Каррее. Как мило увидеть вас здесь, но боюсь, что поболтать с моей очаровательной женой вам не удастся. Бэт в этот раз не поехала со мной в Дублин.
И он одарил ее своей несравненной улыбкой.
– Я вам сочувствую. Должно быть, вам очень одиноко.
На девушке было платье из синего атласа с глубоким декольте и черной кружевной оторочкой, в руках – кружевной веер с изящной черепаховой ручкой, тоже черный. И надо было отдать ей должное – веером этим она владела отменно, так же как и длинными ресницами больших глаз, беспрестанно менявших выражение.
– Очень одиноко, вы правы, – согласился Тимоти.
Он умел подыгрывать женщинам.
И они оба отдались флирту, наслаждаясь этой игрой. Этой мисс и в голову не могло придти, что болтая с ней, он неотступно думал о Лиле Кэррен, а, если бы это и пришло, то она все равно бы не поверила в это. Какое право имела эта женщина, лет на тридцать старше ее, с ней соперничать?
Ужин подавался вскоре после полуночи. А до полуночи единственной темой разговоров была Черная Вдова – ее имя было на устах у каждого. Самой пикантной приправой к этому ужину было то, что она так и не появилась на торжестве, происходившем в ее доме. Здесь находилось около сотни гостей, которым так и не было представлено мало-мальски убедительное объяснение причин отсутствия хозяйки бала. В конце концов, они, разобрав пелерины, манто, накидки и палантины, отправились восвояси.
– Мадам просила меня передать вам свои глубокие извинения, – убежденно лгал Уинстон уходившим гостям. Гости покидали особняк на Даусон-стрит с гримасами легкого недовольства на утомленных балом лицах. – Она почувствовала себя плохо как раз перед самым балом и очень сожалеет…
Никто из гостей никак не комментировал это сообщение дворецкого миссис Кэррен, но поверили ему очень немногие. Это был еще один образчик экстравагантного поведения Лилы Кэррен. Ведь и за ней, и за ее сыном Майклом уже довольно давно прочно укоренилась слава бунтовщиков, время от времени эпатировавших добропорядочный Дублин. И, самое интересное, с этими бунтовщиками приходилось считаться. И добропорядочный Дублин был к этому приучен – здесь не было человека, который бы этого не знал. Да что там Дублин – это знали в Лондоне. Ну, а что касалось Испании…
В эти предрассветные часы Тимоти Мендоза не спал. Он мерил шагами замызганную комнатенку над пабом «У лебедя». Ему не давали покоя мысли, связанные с внезапным исчезновением Лилы Кэррен. Он собирался встретиться с ней сегодня вечером у нее на балу, чтобы еще раз уточнить все детали. Дьявольщина! Что на нее нашло? Снова как сквозь землю провалилась? Можно было, конечно, оставаться в Бельреве и дождаться ее. Но она ему строго-настрого запретила это, в очередной раз стала приводить свои, как всегда веские, убедительные доводы в пользу именно этой дыры. Говорить нечего: эта сучка умела убеждать. Впрочем, будь это по-другому, Тимоти никогда бы не согласился иметь с ней дело; он отдавал должное уму этой женщины, этой Черной Вдовы и никогда не забывал, что ей ничего не стоило превратиться из его сообщницы во врага, женщину, очень опасную для него.
Тимоти остановился посреди комнаты и потряс головой, будто жест этот мог упорядочить ход его мыслей. Было и еще одно дело, не терпевшее отлагательства. Занавески на окнах комнаты не были задернуты, и слабый свет с улицы освещал лежавший на кровати объемистый конверт. Тимоти в раздумье взял его и переложил на стол, стоявший под газовым рожком.
Вентиль для регулирования газа был покрыт копотью и поддавался с трудом. Первая спичка догорела в его пальцах. Мендоза шепотом выругался и зажег еще одну. Газ, хоть и неохотно, но все же загорелся и осветил желтую, грубую бумагу конверта, перевязанного прочной бечевкой и запечатанного тремя наплывами красноватого сургуча.
Тимоти тщательно осмотрел письмо, не письмо, а скорее пакет: конверт был толстым и увесистым. Внешний вид его не внушал подозрений – его не надрезали, печати тоже не пытались срывать, это было бы сразу заметно. Патрик Шэй, этот брюзгливый пьянчуга-хозяин был выбран далеко не случайно. Его англофобия дальше высокомерной дерзости не шла, он бы никогда не набрался наглости совать нос в дела такого человека, как Тимоти Мендоза. Шэй тоже зависел от денег Лилы Кэррен, как и многие.
Тимоти медлил, вертя в руках пакет. «Я не хочу, чтобы это попало ко мне в дом, – предупреждала его Лила. – Это небезопасно, даже слишком опасно. Лучше, если это будет передано вам в таком месте, где вы ни на кого из своих знакомых не нарветесь», – так объясняла она выбор именно этого паба «У лебедя». Посмотрим, что же там внутри. Действительно ли ее опасения были не напрасны. Стоила ли та игра, в которую он ввязался, такого риска. Тимоти придвинул к столу единственное имевшееся в этой комнате кресло и уселся в него. Он достал маленький карманный ножичек для того, чтобы вскрыть печати и надрезать плотную бумагу.
Стопка бумаг, которую он извлек из этого конверта была пальца в два толщиной. Он сначала бегло просмотрел все, что в ней было, потом его внимание привлекло послание, положенное поверх остальных и явно предназначавшееся для ознакомления с ним в первую очередь.
