— Что ж, Мак, спасибо за гостеприимство. Приятно было поболтать. Мне пора.
— Пока, — ответил МакНэр и принялся сосредоточенно строгать палку. — Ты заезжай, когда ещё что- нибудь узнаешь, — добавил он, когда Росс Хейл уже оседлал коня.
Он с завидным упорством продолжал строгать и не оторвался от своего занятия, пока его друг, наконец, не скрылся из глаз.
— Глядеть вслед уезжающему — плохая примета, — сказал МакНэр сам себе.
В тот вечер за обедом царило гробовое молчание.
Когда же дошла очередь до пирога — мистер МакНэр имел обыкновение есть пирог по крайней мере дважды в день — он позволил себе заметить вслух:
— Рут, ты опять выходила на улицу без шляпы. Негоже бросать деньги на ветер.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Рут слабеньким голоском.
— У тебя красные глаза, — сказал МакНэр, сидя с набитым ртом. — Ну-ка, отрежь мне ещё кусок пирога.
Она покорно выполнила просьбу отца.
— Так при чем здесь выброшенные на ветер деньги, отец?
— Кто? — строго переспросил он.
— То есть, папочка, — поправился она.
— Так ты же постоянно требуешь покупать тебе разные кольд-кремы, изводишь их на свое лицо, якобы для того, чтобы стать белой, как отбеленное полотно. Твоими словами это называется «хороший цвет лица». После этого ты выходишь на солнце и снова краснеешь — это я и называю выброшенными на ветер деньгами!
— Я не выходила на солнце, честное слово, — возразила девушка.
— Неужели?
— Я… у меня болела голова, — пояснила она.
— Разве от головной боли становятся красными глаза?
— Должно быть это невралгия, — с надеждой предположила она, уставившись в собственную тарелку.
— Не по такой погоде… невралгия отпадает. Придумай ещё что-нибудь.
— Честно сказать, я просто была немножко расстроена.
— Это чем же?
Она молчала, задумчиво закусив губу.
Тогда отец грохнул кулаком по столу и взревел:
— Что случилось?
— Я… я немного поплакала.
— Ха! Плакала? Из-за чего?
— Мистер Хейл меня немного расстроил.
— Он тебя расстроил? — переспросил отец, порывисто отодвигаясь от стола. — Старый идиот! Сейчас я ему позвоню и теперь уж выскажу все!
— Нет, папочка, не надо!
Он поднялся и направился к двери.
— Путь этот Росс Хейл знает, что я о нем думаю!
У него за спиной зашуршали юбки, и дочь схватила его за руку.
— Нет, папочка, пожалуйста, не надо!
— Что он там себе воображает?! — не унимался МакНэр.
— Это все из-за письма, честное слово.
— Зачем это ему ещё понадобилось писать тебе письма?
— Это было не его письмо… то есть… он просто показал мне письмо.
— Какое письмо?
— От Питера, — прошептала она.
— И что же он там написал?
— Ничего. Я не знаю. Я только видела адрес.
— Иди обратно и сядь, — сказал отец. — Теперь мне все ясно.
Она с готовностью вернулась на свое место, а отец принялся доедать свой пирог.
— Я понимаю, что тебя тревожило, милая. Ведь именно поэтому ты и решила выйти замуж за такого прекрасного парня, как Чарли Хейл, да?
Она низко опустила голову.
— А потом некто напоминает тебе о всем самом мерзком, что только есть в семействе Хейлов…
— О мерзком? — перебила девушка, удивленно вскидывая голову.
— О, я понимаю, каково тебе сейчас, — нежно проговорил МакНэр. — Собираясь замуж, девушка начинает задумываться о будущем, о детях. Хоть бы ваши детки удались бы такими же благополучными, как вы с Чарли. Это было бы просто здорово, большего и пожелать нельзя. Но какова на самом деле реальность? А она такова, что в роду у Чарли имеется и плохая кровь, которая тоже может быть запросто унаследована, и не дай Бог, получится так, что потомство ваше окажется столь порочно, что твое материнское сердце будет просто-таки разрываться от горя. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Рут.
— Нет, нет! — запротестовала она. — Это не так…
— Перестань, — отмахнулся от неё отец, — я все знаю! Я же вижу тебя насквозь. Только и думаешь, что о том, что будет с вами дальше. Именно так! Не дай Бог один из твоих сыновей окажется таким, как Питер!
Сцепив руки, он страдальчески закатил глаза и в ужасе покачал головой. Но когда он снова взглянул на дочь, то увидел, что она неподвижно сидит перед ним, сверкая глазами. Этот блеск был ему хорошо знаком, ибо он видел его и прежде — в её глазах — и в собственном зеркале!
Она натянуто сказала:
— Не понимаю, к чему ты клонишь. Потому что мне непонятно, чем так плох Питер Хейл.
— Что?!
Она насупилась ещё больше.
— Что слышал! — запальчиво огрызнулась Рут.
Он позволил себе расслабиться и постарался обратить все в шутку.
— Не понимаешь, чем он плох? Что ж, дорогая, зато я понимаю! Человек, который хватается за оружие и расстреливает людей…
— Да кого он убил-то? — резко перебила его дочь.
— Послушай, Рут… ты же не будешь отрицать, что он стреляет, как заправский ганфайтер?
Она смущенно отвела глаза.
— Но он не один, кто носит при себе пистолеты в этих краях, и тебе, папочка, это известно, как никому!
— Пистолеты? Брось, их цепляют для красоты, — отмахнулся он от дочери.
— Безобидные игрушки. Только и всего. Взят, к примеру, хотя бы меня. Я человек мирный и вовсе…
— Пап! А три года назад…
— Ты имеешь в виду того индейца из Окла…
— А за два года до того, когда ты…
— Ты имеешь в виду того наглого, косого и мерзкого скандалиста из Нью-Йорка? Так это же…
— А всякий раз, как ты уезжал из дома, когда я была ещё маленькой — разве не переживала мама за тебя? Ведь она до смерти боялась, что ты ввяжешься в какую-нибудь историю…
— Перестань, твоя матушка была хорошей женщиной. Но слишком уж пугливой и впечатлительной. Нервничала из-за каждого пустяка, по всякому поводу и без повода.
— К тому же, — выпалила Рут, — то, что Питер сделал в Лоусон-Крик было… было… просто смело! Он герой!
— Вот как? Герой, переполошивший и запугавший до смерти целый город? Вынудивший сотни порядочных, законопослушных граждан влезать на заборы и искать убежища в погребах? Это, по-твоему, и есть геройство?
