— А, это ты? Привет.
— Ребенка уложила? — деловито поинтересовалась Ольга.
— Ага. Только что уснул.
— Муж дома?
— Нет.
— Странная ты женщина, — вздохнула Ольга, — все ему позволяешь.
— Что — все?
— То самое. Мой Андрюша вот так же пропадал вечерами, я молчала, думала, работает, вкалывает, кормилец, себя не щадит. Сама знаешь, чем все кончилось.
Кончилось все действительно скверно. Несколько месяцев назад Андрюша бросил Ольгу с двухлетней дочерью.
— Саня по делам ушел. У него сейчас серьезные проблемы из-за кризиса, — неуверенно возразила Наташа.
— Ну конечно, по делам… Слушай, я тут Светку Берестневу встретила, она знаешь где теперь работает? В «Арлекино». Представляешь, танцует стриптиз.
— Серьезно? У нее же ноги короткие!
Вяло и зло обсудили фигуру Светки Берестневой, потом Ольга опять оседлала своего любимого конька, стала рассуждать о подлости всех в мире мужчин.
Раньше Наташа старалась прекратить эти вредные для здоровья разговоры, выдумывала какой- нибудь предлог: Димыч проснулся, молоко убежало. «Прости, я тебе позже перезвоню», и не перезванивала. Но сейчас ей было так тоскливо, так одиноко, что даже Ольгиной злой болтовне она была рада. Все-таки живой голос в трубке.
— Неужели ты ничего не чувствовала? Это ведь должно быть заметно, когда появляется у мужа другая женщина, — спросила она Ольгу и заметила про себя, что впервые задает этот вопрос не из сострадания, а с напряженным личным интересом.
— Чувствовала, конечно. Но не хотела себе признаваться. Обидно, унизительна Да и что я могла бы изменить? Потом, когда все стало слишком очевидно, я бросилась в другую крайность — просила, умоляла, истерики закатывала, опустилась до шантажа, пыталась вены резать. От этого только хуже. Если бы сейчас все сначала, я бы, разумеется, вела себя совсем иначе. Я бы сделала вид, будто мне все равно. А еще лучше, сама бы завела кого-нибудь. Вот тогда бы он, сукин сын, подумал, уходить или нет. Кстати, очень тебе советую.
— Что?
— Закрути роман. Пусть поревнует. Раньше будет домой возвращаться. Знаешь, они ведь только кажутся такими умными и сложными. На самом деле все просто. У каждого есть идеал жены: босая, беременная и на кухне. Только когда ты доходишь до этой идеальной кондиции, ты уже ему на фиг не нужна. Не интересна. К тебе относятся, как к прислуге, даже хуже. Прислуге хотя бы деньги платят и стесняются хамить. Все-таки чужой человек.
Наташа слушала одновременно с отвращением и с каким-то мазохистским удовольствием. Да, все так. Все верно. Какая, на фиг, любовь? Босая, беременная, на кухне. Пироги в духовке, щи на плите, руки в тесте. «Привет, старушка! Что у нас сегодня на ужин? Опять курица? Ты знаешь, у меня кончились чистые носки. Не забудь погладить мою голубую рубашку».
А потом в этой отглаженной рубашке, чисто выбритый, благоухающий французским одеколоном, который ты подарила ему на день рожденья, он прыгает в машину и несется на запрещенной скорости к свободным, небеременным, не кормящим, тщательно накрашенным. А ты, голубушка, сиди дома, стирай носки, возись с ребенком, тащись с коляской по слякоти в супермаркет, волоки тяжеленные сумки, старей, стервеней и будь счастлива.
— Как только жена становится домашней клушей, они начинают жить в свободном полете, если, конечно, есть деньги на оперение. И надо быть идиоткой, чтобы этого не замечать. Ну вот где сейчас твой драгоценный Саня? Где?
— На переговорах.
— Умница, — Ольга хрипло засмеялась, — ты всегда была умницей. Продолжай в том же духе. Держись, Наталья, и не сдавайся.
— Что ты имеешь в виду?
— Продолжай врать себе. Может, это вранье действительно мудрей и безопасней, чем правда.
— В чем же правда?
— В том, что ты живешь с козлом, — произнесла Ольга, и было слышно, что она в этот момент прикуривает.
— Почему обязательно с козлом? — возмутилась Наташа.
— Да потому. Помнишь русскую народную сказку? «Не пей из копытца, козленочком станешь». Но братец Иванушка не послушался, очень ему пить хотелось. Вот все они так, братцы иванушки, тянет их хлебнуть из чужого копытца.
— Ну ладно, это все-таки сказка. А мой муж вовсе не козел, — мрачно произнесла Наташа после долгого молчания. — Конечно, и не принц датский. Нормальный человек, любит меня, и я его люблю. Никаких других женщин у него нет. Он просто очень много работает, особенно сейчас, после кризиса.
— Наташенька, солнце мое, перестань, ну ты нее большая девочка, — сострадательно вздохнула Ольга.
Наташа чувствовала, как текут по щекам слезы, понимала, что надо повесить трубку, прекратить этот гадкий разговор. Все не правда. Они с Саней любят друг друга, у них растет Димыч, летом они обязательно отправятся на Кипр отдыхать. Именно для того, чтобы была у них такая возможность, Саня пропадает вечерами, бегает, как угорелый, и вовсе не по бабам, а пытается найти заказчиков, заработать деньги. И заработает, он везучий. Они найдут хорошую няню, Димыч подрастет. Целая жизнь впереди. Что же она так раскисла? Наверное, просто устала.
— Ой, прости, Димыч проснулся, я тебе перезвоню завтра утром. — Наташа положила трубку.
Димыч спал спокойно, крепко. Она поправила одеяльце, провела ладонью по теплой круглой щечке, наклонилась, осторожно поцеловала высокий выпуклый лобик.
— Ерунда все это, Димыч, — прошептала она, — папа у нас с тобой самый лучший. Мы не будем больше эти глупости слушать. Ольгу бросил муж, и теперь ей кажется, будто все мужчины мерзавцы. А это не правда. Нельзя жить, если никому не веришь и никого не любишь.
Она шептала все это вслух спящему ребенку. Больше ей не с кем было поговорить, а одиночества Наташа не терпела. Все, что происходило в ее душе, все, о чем она думала, ей надо было срочно кому-то выложить, высказать, до донышка. Сейчас, после разговора с Ольгой, у нее было такое чувство, словно она подошла на цыпочках к краю черной пропасти, заглянула и отшатнулась прочь. Там, в этой пропасти, никто никого не любит, не понимает, все злые, подлые, безобразные, тухлые какие-то. Как зомби в ужастике.
Наташа сладко зевнула, отправилась в ванную умываться. Глаза слипались. Оказывается, уже третий час. А Сани все нет. Теперь она уже не думала о длинноногих фуриях. Она просто волновалась. Раньше, если Саня задерживался, она всегда могла позвонить ему на мобильный. Но сейчас он им почти не пользовался из экономии, включал очень редко. Не надеясь услышать ответ, она все-таки набрала номер.
Во дворе взорвалась еще одна петарда, далекий хлопок отозвался в голове слабым эхом. Саня вскрикнул во сне, сон ему снился какой-то жуткий, как будто он повис в шахте старого лифта, вцепился пальцами в серую сетку, сил нет держаться, проволока режет кожу, руки кровоточат, внизу чернота, бетонный пол, а сверху медленно движется лифт. Этот кошмар часто снился ему в детстве, особенно во время болезни, при высокой температуре.
От хлопка он не проснулся, хотя надо было открыть глаза, выйти из кошмара. Темная громадина лифта наплывала сверху, была все ближе, но тут, к счастью, мелодично затренькал будильник. Почему-то он лежал за пазухой. Саня разлепил наконец отяжелевшие веки.
Сначала он видел только пятна, светлые и темные. Что-то случилось со зрением, он напрягал глаза, однако все расплывалось, словно он смотрел сквозь грязное мутное стекло. Он поморгал, приподнялся на
