Витора внимательно оглядела Хуана, он казался бледным, его глубокие, черные, сосредоточенные глаза были обведены синевой.
— Мальчик похудел, — вздохнула она. — Сразу заметно.
— Смотри, Хуан, он приземлился! — крикнул Кико. Заворачивая девочку в земляничное полотенце, Мама сказала:
— Завтра он пойдет в школу. Вчера у него уже не было температуры.
Кико схватил тюбик и снова закружился, подражая шуму мотора.
— Смотри, Хуан, как высоко он поднялся!
— Отстань, — буркнул Хуан.
Черные глаза Хуана не отрывались от страниц комикса, губы шевелились сами собой: «Войдя в одну из камер, наш герой получил удар по голове и свалился ничком». Кико положил тюбик в карман штанишек и почтительно приблизился к брату.
— Интересно? — спросил он.
— Ага, — автоматически сказал Хуан.
Кико вытянул палец и робко ткнул в страницу.
— Это кто? — спросил он.
— Зеленый Казак, — ответил Хуан.
— Он плохой?
— Нет, хороший.
— А это?
— Это Танг, самый плохой из всех. Он вожак пиратов.
Кико вытащил из кармана тюбик и отвернул колпачок.
— Я убью его из моей пушки.
— Иди отсюда, — сказал Хуан, не поднимая глаз и решительно отодвигая Кико ногой.
— Если он плохой, почему же ты не хочешь, чтобы я его убил?
Хуан не слушал его. Он жадно читал: «Только попробуй меня обмануть, я буду стрелять немедленно. Прикажи твоим людям бросить оружие!»
Витора наливала молоко в кастрюльку. Несколько капель упало на красное крыло плиты. Она поставила кастрюльку на огонь и тяжко вздохнула.
Мама спросила:
— А про Севе ничего не слышно?
— Ее матери, поди, не лучше, раз она не едет, — ответила Витора и вздохнула еще глубже.
— Что, уже? — спросила Мама.
— Да, завтра… Все одно к одному.
Кико вскарабкался на плетеное креслице и стал размазывать пальцем белые капли. Он склонял голову набок, как бы выискивая наилучшую перспективу, и наконец, начертив запутанный узор, радостно завопил:
— Вито, Хуан, это Сан-Себас!1
Хуан швырнул журнал на пол и неохотно подошел к плите. Сдвинув брови, он посмотрел на иероглифы и презрительно спросил:
— И это пляж?
Раскрасневшись от удовольствия, Кико громко пояснил:
— Смотри, вот эти сеньоры плавают, а этот загорает, а…
Хуан пожал плечами, и на его лице отразилось глубокое разочарование.
— Ничуточки не похоже, — сказал он.
Витора говорила Маме:
— Пятерых из каждой сотни посылают в Африку, и что вы скажете, обязательно должно было выпасть на него. Убиться можно.
— Ну посуди сама, — сказала Мама, — кому-то же надо ехать.
— Господи, и я так думаю, но почему это все шишки должны валиться на мою голову? Что, других людей мало?
— А как приятель Паки?
— Кто, Абелардо? Ну, этот-то не иначе в рубашке родился. Прямо не знаю, отчего этой девчонке вечно везет. В субботу идет и выигрывает в лотерею, а в понедельник тянут жребий, и жених остается при ней. Надо же так.
Малышка била в ладоши и повторяла:
— Атата, атата.
Кико подошел к ней, взял за ручки и стал хлопать ими посильнее, девочка залилась смехом, мальчик тоже засмеялся.
— Атата, атата, — твердила малышка.
Кико дернул за полу халата в красных и зеленых цветах:
— Она говорит «красота». Мама, Крис говорит «красота».
Мама продолжала говорить:
— … А кроме того, это не такая уж беда.
Витора рассердилась:
— Ну, еще как посмотреть. А Паки заладила теперь, что Фемио свяжется там с какой-нибудь черномазой.
— Вот глупости, — отозвалась Мама.
— Да неизвестно. И Абелардо тоже — мол, негры теперь такие, что от них любого можно ждать.
Кико снова дернул за мамин халат:
— Мама, а Крис сказала «красота».
Мама без церемоний отстранила его:
— Оставь меня, ради бога, ну что ты прицепился, не надоедай.
Витора налила молоко в фарфоровую кружку, а остальное разлила по двум тарелкам, открыла банку с изображением смеющегося младенца и положила в каждую тарелку по большой ложке с верхом желтого порошка.
— Завтракать, живо, — сказала она, поочередно размешивая содержимое обеих тарелок.
Она усадила Кико на белый стульчик, подвинула к столу другой стул — для Хуана, подхватила девочку и устроила ее у себя на коленях. Крис безропотно глотала кашу, и с каждой ложкой вокруг ее влажных губ росла желтая кромка. Хуан поставил перед собой журнал с похождениями капитана Труэно, оперев его о сахарницу, и, кроша булочку в какао, жадно поглощал комикс. «Вы дорого заплатите за свою дерзость». — «А-а-а-х!» — «Вперед, друзья, с этими уже покончено». — «Получай, каналья, пришел и твой черед!» А тем временем Кико ритмично постукивал ложкой по белому мрамору, и Витора сказала:
— Ну давай, Кико, ешь. Господи, что за ребенок!
Кико неуклюже сунул ложку в кашу и принялся водить ею по тарелке; там обозначились глубокие бороздки. Мальчик поглядел и снова помешал кашу.
— Ешь, у тебя все остынет.
Кико промурлыкал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри». Девочка уже заканчивала завтрак, и Вито встрепенулась:
— Кико, сейчас я позову твою маму!
Мальчик вяло поднес ложку ко рту и с отвращением пожевал кашу.
— Фу, какая гадость! — сказал он.
Глаза Хуана круглились, точно два блюдца. Он читал: «Но хватит болтовни. Сейчас ты умрешь!»
Витора спустила девочку на пол и отняла у Кико ложку:
— Дай сюда. Точно маленький.
— Я не маленький!
— Малявка, вот ты кто.
— Нет, не малявка!
— Ну так ешь. Тогда ты вырастешь и станешь большим, как твой папа, а если не будешь есть…
