Человек в высоком замке

остается лишь восхищаться! Ну да, если подойти со стороны, то, наверное, им следовало бы не торопиться, подождать хотя бы, пока не будет завершен проект «Фармланд»… Зато сам «Фармланд», «Сельская страна»!

Блестящая демонстрация арийского гения во всем присущем ему артистизме: Средиземное море осушено, превращено в плодородные поля при помощи атомной энергии — какой размах! Как были посрамлены многочисленные скептики, которых немало было даже среди ехидных предпринимателей с Монтгомери-стрит… Да и африканский проект на деле завершился успехом. Просто когда речь идет о действиях подобного размаха, никогда не обходится без злопыхательства. Но всем известен достойный ответ Разенбурга подобным чистоплюям: «Что до окончательного разрешения африканской проблемы, то мы почти достигли наших целей…»

Америка от своих аборигенов избавлялась две сотни лет, а немцы в Африке справились с подобной же задачей всего-лишь за пятнадцать. Где же тут место критике? Чилдэну приходилось спорить на эту тему за ланчем с соседями-торговцами. Те, верно, ожидали чуда. Верили, что наци в состоянии изменить мир одной лишь чистой магией. Нет, не в магии дело — в науке, в технологии и в вызывающем лишь глубочайшее уважение восхитительном таланте к тяжелому труду. Германцы не знали устали. А уж когда они берутся за дело всерьез, то и доводят дело до конца.

Как бы там ни было, их полеты на Марс отвлекли внимание мира от некоторых возникших африканских проблем, то есть вот мы и вернулись к тому, с чего начали. К тому, о чем Чилдэн не уставал втолковывать своим соседям-коллегам: вот что присуще наци и чего нет у нас — размах, величественность. Можно восхищаться их любовью к труду, изумляться эффективностью, но лишь сила мечты, убежденности приводит все это в движение. Разве полеты в космос, на Луну и далее не вечная мечта человечества? И они ее исполнили. А японцы?

«Я отлично их знаю, в конце концов, с ними приходится иметь дело каждый день. Давайте взглянем правде в глаза: они — азиаты. Желтая раса. И мы, белые, вынуждены пресмыкаться перед ними лишь потому, что в их руках оказалась власть. Но мы видим Германию, мы видим, что может быть осуществлено, когда у власти белые, и это — совсем другое дело».

— Скоро приедем, сэр, — обернулся к нему китаеза. От подъема в гору он задыхался, ехал теперь медленней.

Чилдэн попытался представить себе этого самого клиента Тагоми. Видать, персона невероятно важна! А то стал бы Тагоми названивать к нему в контору, да еще говорить таким нервным голосом. И тут Чилдэн вспомнил одного такого важного господина. Клиента, покупателя. А на деле — человека, много сделавшего для того, чтобы создать Чилдэну репутацию среди высокопоставленных обитателей Побережья.

Четыре года назад Чилдэн вовсе не продавал древности, да и репутации у него не было никакой. Он торговал старыми книгами в небольшой лавчонке в Гири. По соседству торговали старой мебелью, скобяными изделиями, неподалеку была прачечная. Соседство не из лучших. Вечные ночные потасовки, частые грабежи — с этим тут никто ничего поделать не мог. Даже полиция Сан-Франциско, даже Кемпентай — японская полиция, управляющая местными полицейскими. С закатом солнца все лавки района укрывались за железными шторами, и это единственное, что могло помочь избежать ночного вторжения. И вот в этот район и забрел однажды пожилой японец, отставной майор Ито Хумо. Он был высок, сед, с сохранившейся военной выправкой. Майор-то и намекнул Чилдэну, чем следует заниматься.

— Я коллекционер, — сообщил он, потратив чуть ли не половину дня, роясь в развалах старых журналов. И мягким голосом объяснил Чилдэну то, что будущий владелец «Американских шедевров» не смог уловить сразу. То, что для многих состоятельных и культурных японцев предметы американского прошлого минувших времен ничуть не менее интересны и привлекательны, чем ценности общепринятые: антиквариат, произведения искусства. Отчего так произошло, майор не знал, но и сам был подвержен этому чувству. Он собирал старые журналы, где встречались изображения американских медных форменных пуговиц. Что-то вроде коллекционирования монет или марок, рациональному объяснению не поддающееся. И за серьезные коллекции собиратели платили хорошие деньги.

— Вот к слову, — продолжил тогда японец. — Вы знаете, что такое открытки «Кошмары войны»? — И уставился на Чилдэна не без алчного огня во взоре.

Чилдэн напряг память и вспомнил, что действительно были такие открытки. Во времена его детства они продавались вместе с воздушными шариками. Цент, что ли, штука. Там были целые серии, и на каждой открытке изображался какой-нибудь один кошмар.

— Один из моих близких приятелей, — сообщил майор, — собирает «Кошмары». Он ищет сейчас открытку, на которой тонет крейсер «Панай». Готов выложить за нее серьезные деньги.

— Перевертыши, — внезапно произнес Чилдэн.

— Что?

— Мы их подкидывали вверх и глядели, как они лягут. Там же две стороны… — В ту пору Чилдэну было восемь лет. — Ну вот, у каждого пачка открыток, мы стоим друг против друга и одновременно подбрасываем по открытке в воздух. И глядим, как они лягут. Если у одного падает картинкой вверх, а у другого изнанкой, то первый забирает себе обе. — Ему приятно было воскресить в памяти безоблачные дни детства.

— Мой приятель часто рассуждает об этих сериях, — задумчиво произнес майор, — но он, похоже, никогда не слыхивал ни о чем подобном. Ему и в голову не приходило, что карточки использовали таким образом.

Через пару дней в лавочку пожаловал и сам приятель майора, пожелавший услышать столь важную информацию из первых уст. Как и майор, он пришел в полный восторг.

— А крышечки от бутылок! — неожиданно воскликнул Чилдэн.

Японец заморгал, ничего не понимая.

— В детстве мы собирали еще и крышечки от бутылок. Такие круглые, из фольги, и на каждой был оттиснут штамп завода, где молоко разливали в бутылку. А таких заводиков в Штатах были тысячи. И у каждого — своя этикетка.

— И у вас сохранилась коллекция?! — Глаза японца засветились.

Да нет, конечно… Хотя… может быть, еще и теперь возможно раздобыть эти крышечки… оставшиеся памятью о днях, когда молоко еще разливали в стеклянные бутылки, а не продавали в картонных коробках, как сейчас.

И вот так, шаг за шагом, он входил в дело. И другие поступали так же, уловив растущее помешательство японцев на американской старине… впрочем, Чилдэну удавалось держаться в лидерах.

— С вас доллар, — нарушил его воспоминания китаеза, успевший уже сгрузить на тротуар багаж седока.

Чилдэн машинально уплатил и сошел на землю.

«Ну что же, — подумал он. — Вполне возможно, что клиент мистера Тагоми напоминает майора Хумо. Ну хотя бы с точки зрения моих собственных интересов».

Он имел дело со множеством японцев, но все равно до сих пор испытывал сложности в общении с ними. Они могли быть какими угодно: крепкими коротышками, могли смахивать по виду на аптекарей, а некоторые — особенно те, что помоложе, — вообще на японцев были не слишком похожи. Ну, а клиент мистера Тагоми окажется, возможно, дородным бизнесменом с филиппинской сигарой во рту.

И вот тут, когда Чилдэн стоял со своими скарбом перед зданием «Ниппон таймс», его прошиб холодный пот. А с чего он взял, что этот клиент окажется японцем? И с ужасом Чилдэн принялся вспоминать о том, какой хлам он загрузил в сумки…

Да нет же, он просто обязан быть японцем. Ведь с самого начала Тагоми заказывал ему вербовочный плакат Гражданской войны, а кому, кроме японца, может понадобиться подобное барахло?! Это же типичная японская страсть ко всему обыденному, это их въевшееся в кровь благоговение перед любыми документами, прокламациями, объявлениями. Один такой сдвинулся, например, на том, что все свое время посвящал поиску газетных реклам патентованных лекарств начала века.

Во всяком случае, сейчас у Чилдэна другие проблемы. Более насущные. В здание «Ниппон таймс»