– Мисс Эмили, откройте, пожалуйста!
Она узнала голос Падриака О'Брайена, президента Республиканского банка. Что ему надо в такое время? Придется его впустить, потому что он принялся колотить в дверь. Нахмурившись, Эмили быстро надела розовое платье из муслина и, застегивая на бегу пуговицы, бросилась открывать.
Распахнув дверь, она резко спросила:
– Что означает это вторжение, сэр?
Падди О'Брайен, лысеющий толстяк, вошел в гостиную и бросил бобровую шапку на кушетку.
– Простите меня за этот стук, милочка. Я думал, вы еще спите. – Потом повернулся к двери и крикнул: – Заходите, Дэвид, мальчик мой!
Эмили увидела молодого стройного мужчину. Несколько секунд этот джентльмен пристально смотрел на нее, пока лицо его не залила краска смущения. Затем он нервно откашлялся и произнес:
– С вашего разрешения, мисс.
Эмили смотрела в ярко-голубые глаза молодого человека, которому было, по-видимому, лет двадцать с небольшим.
– Можете войти, – снизошла она и обратилась к банкиру: – Итак, сэр? Изложите ваше дело.
– Милочка, – мягко упрекнул он, – вы знаете мое дело.
– Ничего подобного!
Банкир неловко переступил с ноги на ногу.
– Мисс Эмили, я говорил вашей бабушке три недели назад, что не могу больше давать вам отсрочку…
– Отсрочку! – в отчаянии прошептала Эмили. – Отсрочку от чего?
Воцарилось тягостное молчание. Наконец молодой человек справился с волнением и запротестовал:
– Послушайте, вы мне не говорили о том, что дом занят.
– Это ненадолго, сэр, – ответил банкир. И спросил Эмили: – Милочка, разве вы не знали, что ваша бабушка занимала у меня деньги?
– Нет! О чем вы говорите, Бога ради?
Банкир вздохнул и задумчиво погладил свои загнутые кверху усы.
– Успокойтесь, мисс Эмили. Я вам сейчас покажу. – О'Брайен вынул из кармана сюртука свернутый в трубочку лист бумаги. – Этот документ просрочен больше чем на месяц, милочка, и если у вас нет денег на оплату, то, боюсь, вам придется уехать.
– Уехать? – переспросила Эмили, не веря своим ушам. Она опустилась на кушетку и дрожащими руками развернула бумагу. Время остановилось, пока она читала:
«В первый день февраля 1841 года обязуюсь уплатить… сумму в триста долларов». Содрогаясь, она читала описание залога, которым был их дом. Внизу страницы стояла знакомая корявая подпись бабушки.
У Эмили закружилась голова. Триста долларов – и платеж уже на месяц просрочен! С таким же успехом это могли быть три тысячи! Теми несколькими золотыми монетами Соединенных Штатов, которые у нее имелись, никак нельзя было оплатить столь огромный долг, а накопленные ими техасские деньги практически ничего не стоили. Ох, почему бабушка не сказала об этом долге, не подготовила ее к такому повороту событий? Эмили считала их финансовое положение прочным, но, по-видимому, Розанна заложила дом под большие проценты, чтобы они могли выжить.
Девушка в отчаянии подняла глаза и вернула О'Брайену документ.
– По-видимому, дом принадлежит вам, сэр, – деревянным голосом произнесла она.
Банкир откашлялся и положил бумагу в карман.
– Милочка, мне очень жаль. – Затем повернулся к своему спутнику и объявил: – Это мистер Дэвид Эшленд, возможно, будущий владелец этого дома. Мистер Эшленд часто приезжает в Хьюстон за покупками для своей плантации и находит условия в отеле «Капитолий» не совсем… удовлетворительными.
Эмили не обращала внимания на мужчин, не замечала сочувствия в глазах будущего владельца ее дома.
– Пойдем, Дэвид, мальчик мой, – нервно продолжал О'Брайен. – Давайте все здесь осмотрим.
– Вы не возражаете, мисс? – застенчиво спросил мистер Эшленд.
– Какое это теперь имеет значение? – пробормотала Эмили. Мужчины вышли из гостиной, и Эмили почувствовала, как слезы жгут ей глаза. Но в душе было до странности пусто. До ее ушей доносились обрывки разговора из спальни.
– Постель из настоящего пуха… в окнах стекла, для нашего города это редкость.
Мужчины вернулись в гостиную.
– А в этой гостиной к тому же прекрасная мебель. Вот чудесное старое кресло-качалка. – И он толкнул ногой виндзорское кресло бабушки.
Эмили вскочила с кушетки, наконец поняв весь ужас положения, в котором она оказалась.
– Вы не получите бабушкино кресло! – воскликнула она, крепко ухватившись за его спинку.
И тут внезапно нахлынуло воспоминание о холодных, мокрых ветках платана. Любимое бабушкино
