Юджиния Райли
Триумф экстаза
Любовь,
Я для тебя прошла сквозь пламя,
Стряхнула
С плеч тяжелый гордости покров
И, обернувшись,
Увидала, как в пепел превратился он.
И все равно
Пришла к тебе.
Твое прикосновенье
До самой глубины
Мне душу опалило —
Но наслажденьем
Эта боль была.
Пролог
Она на коленях стояла под дождем, вцепившись в крест, наскоро сделанный из веток платана. Под этим крестом лежали мать Эмили Барет и ее мертворожденный брат. Эмили не замечала хаоса вокруг горящей деревни Гонсалес и поспешно отступающей техасской армии. Девушка в отчаянии цеплялась за крест на могиле матери. «Странно, – тупо подумала она, – что сердце разбивается совершенно беззвучно…»
Невдалеке на грубой телеге, запряженной волами, сидела хрупкая пожилая женщина. С беспокойством оглядываясь по сторонам, Розанна Барет заметила солдат, втаскивающих ящики с порохом в двери фермерского дома, который она и Эмили только что покинули. Со странным равнодушием Розанна смотрела, как двое техасцев подожгли дом и его охватили языки пламени. Весь город превратился в пылающий ад, черный едкий дым висел во влажном воздухе, заглушая сладковатый запах гниющих в реке деревьев.
– Прошу тебя, дитя, поторопись, почти все уже уехали, – взмолилась Розанна. – Я слышала, что глухой Смит заметил приближающегося со стороны Сан-Антонио генерала Сеема. Поторопись, не то нас убьют, как твоего храброго папочку.
Но внучка, казалось, ничего не слышала. Только слово «папочка» проникло в ее затуманенный мозг.
И сейчас, стоя под холодным дождем, заново переживала ужас того недавнего дня, когда Сюзанна Дикерсон сообщила двум десяткам женщин о судьбе их мужчин. Эмили помнила жалобные вопли и причитания. Ее мать, всегда такая тихая, молча упала на землю и потеряла сознание.
Но кошмар только начинался: Эмили с ужасом смотрела, как у матери начались схватки и она родила крохотного мальчика, которого с трудом доносила почти до срока. После нескольких выкидышей долгожданный младенец родился мертвым, и Эмили, цепенея от страха, видела, как мать, которой было уже все равно, истекая кровью, умерла в холодном, мрачном фермерском доме.
– Мадам, генерал Хьюстон приказал всем жителям эвакуироваться! Гоните свою повозку!
При звуках этого повелительного голоса Эмили подняла глаза и сквозь слезы и струи дождя увидела человека в черном на великолепном черном арабском скакуне. Величественный жеребец ржал и нетерпеливо бил копытами по размокшей земле, а всадник снова и снова настойчиво просил старуху уехать.
– Вы хотите, чтобы сантанисты прикончили вас на месте, мадам?
– О нет, сэр! – чуть не плача возразила Розанна, глядя на молодого человека без шляпы, в заляпанных грязью сапогах и промокшей куртке. – Здесь моя внучка, сэр. Она лишилась рассудка и не желает уходить от своей покойной матери.
Вытирая со лба пот, солдат обернулся и посмотрел на Эмили, которая снова забыла обо всем вокруг, застонала и вцепилась в крест, как утопающий хватается за соломинку. Поморщившись, высокий техасец спешился и подошел к Розанне.
– Я – капитан Эдгар Эшленд, мадам. Как зовут эту девушку? – мягко спросил он.
– Эмили, сэр.
– А теперь уезжайте, мадам. Я позабочусь о том, чтобы Эмили вскоре присоединилась к вам.
Розанна открыла было рот, чтобы возразить, но капитан просто сказал:
– Даю слово. – И сжал ее руку.
Старая женщина тяжело вздохнула.
– Ее жизнь в ваших руках, сэр. Благослови вас Бог! – воскликнула она и стегнула волов поводьями.
Капитан смотрел, как фургон Баретов, груженный жалкими, но дорогими для них пожитками, присоединился к толпе убегающих солдат и жителей городка. Затем привязал своего коня Аполлиона к дереву и подошел к маленькой, насквозь промокшей Эмили Барет. За все свои двадцать девять лет Эдгар Эшленд не видел более жалкого зрелища, чем эта дрожащая девушка в черной грязи. Он опустился на колени, положил ладонь на ее плечо и мягко позвал:
