куда подальше. Она даже не была уверена, что простилась с хозяевами должным образом.
«Ох, и дура же я! – думала она, спускаясь в низину по крутой тропинке. – Набросилась на невинных людей с какими-то идиотскими вопросами… А ведь это явно с Татьяниной помощью Анюту отпели как положено! Кто бы еще похлопотал за самоубийцу! Деньги – какие там деньги! Как он живет, этот отец Николай – мы с Пашей и то лучше. А я думала, священники богатые… По крайней мере, необычные какие-то… И он совсем еще молодой – почти мальчик!»
Она легко, привычно перепрыгнула через ручеек, пересекавший низину. На минуту остановилась под липой, слушая, как надрываются лягушки.
Ей припомнилось, как в детстве они с Анютой выдумали сказочного персонажа – Великого Лягуха, который живет в глубине болота и повелевает всеми остальными лягушками. Конечно, это Великий Лягух, и никто другой, кричал по ночам громче всех и дирижировал общим хором. Среди ночных лягушачьих трелей легко было выделить его сочный басовитый голос. Если все остальные были в этом оркестре гобоями и тромбонами, то он – басом-геликоном. Про Лягуха сложилась целая мифология, которую сестры пополняли чуть не каждый день. «Кто откусил кусочек луны?» – спрашивала Анюта, глядя в вечернее светлое небо, где луна казалась половинкой разрубленной серебряной монетки. «Великий Лягух, конечно!» – немедленно отвечала Наташа. «Наверное, он подавился, – притворно горевала Анюта. – Надо бы найти его и похлопать по спине…» Тут сестры начинали смеяться. Найти его? Великий Лягух не находим! Он волшебное, заколдованное существо, которое можно только слышать, но никак не видеть и не осязать!
Наташа грустно улыбнулась. Великий Лягух… Здесь ли он еще? Она прислушалась и, кажется, различила в нарастающем хоре его бас. «Ничего не меняется, – сказала она себе. – Вот и Анюта умерла, да и я тоже не вечна… Род приходит, и род уходит… Почему я вспомнила эту фразу? Ах да, я же была в гостях у священника. А Великий Лягух и сто лет спустя будет так же кричать на болоте, и луна будет такой же, и гора, и сосны на горе… Что я делаю здесь? Чего ищу? Пора возвращаться в Москву».
Она чувствовала себя невероятно разбитой, когда поднялась на гору и вошла в дом. Чтобы как-то занять время и отвлечься, Наташа включила приемник и взялась за уборку под аккомпанемент музыки и выпусков новостей. Подмела полы, вытерла пыль, навела порядок в кухонных и бельевых шкафах, даже вымыла окна. Она закончила уборку, когда уже вечерело, и теперь в самом деле устала до изнеможения. Выключив приемник, Наташа налила себе чаю и, усевшись за стол в кухне, сжала виски ладонями.
«Уеду завтра же, с утра, – твердила она себе. – Нечего тут делать. Паша прав – нужно все продать, все забыть. Как я смогу привезти ребенка сюда, где умирала вся моя семья? Никогда. Никогда больше я не проведу здесь лета!»
Ей показалось, что в висках застучала кровь, и она отняла ладони. Странно. Погода стояла ясная, теплая, совершенно летняя. Никаких признаков близкой грозы не замечалось, а в висках у нее давило только перед грозой… И все же этот противный, отчетливый стук, эта пульсация…
Женщина замерла, прислушиваясь. Теперь она отчетливо различила, что стук доносится не из ее головы, а откуда-то из глубины дома. Что-то негромко стучало там с удивительной механической размеренностью – будто метроном.
«Что это? АОГВ? Нет, ничего похожего. Форточка стучит?» В самом звуке не было ничего пугающего, но ей вдруг стало не по себе. Она встала, осторожно выбралась из-за стола. Выглянула в другую комнату. Еще не стемнело, и женщина с порога разглядела, что комната пуста, чисто вымытое окно закрыто. Тогда она обошла весь дом. Окна были закрыты, даже в комнате Анюты, которую пришлось долго проветривать…
Вечер был настолько тих, что казалось, слышался скрип прорастающей на грядках капусты. Других звуков не было – только заливистый хор лягушек, в котором все яснее различался голос Великого Лягуха. Но женщина больше не улыбалась. Стук повторялся, он шел откуда-то сверху. Она подняла голову, стараясь определить его источник, и увидела лестницу, ведущую на чердак. Люк был открыт – так его вчера бросил Павел, спустившись последним.
«Это кошка вернулась, – поняла она. – Как же ее звали? Марго? Маруся? Мурка? Как-то на «М». Я совсем про нее забыла! Что же с ней делать? Придется взять в Москву, не продавать же вместе с домом!»
Она стала взбираться по лестнице, прислушиваясь, останавливаясь через каждые две ступеньки. Стук становился все отчетливее, в нем было что-то невероятно знакомое, хотя и основательно забытое. Что-то из прошлого, из детства, что было неприятно вспоминать… Да не то что неприятно – страшно!
Она почувствовала беспричинный страх, замерев у чердачного люка. Откуда пришло это жуткое дуновение, этот смертельный ужас, наполнивший все ее тело, заменивший кровь, размягчивший кости? Она была го-това упасть и устояла, только схватившись за гнилые перила.
– Муся… – слабо позвала она. Имени кошки Наташа не вспомнила, но ей хотелось услышать звук собственного голоса. – Марго? Мурка?
Она никогда не считала себя способной на подвиги, но один подвиг все-таки совершила. Одолела последнюю ступеньку и приказала себе войти на чердак. Кошку она уже не звала – ей было слишком страшно.
В первый миг женщина не увидела ничего. Маленькое грязное окошко давало слишком мало света. Когда глаза привыкли к сумраку, Наташа огляделась. Все, как прежде – сгнившее ореховое кресло рококо, картонные коробки с рухлядью, старая обувь, сломанная лопата, куча всякого хлама, копившегося здесь годами. И над всем этим запустением громко, торжествующе слышался мерный сухой стук – будто кто-то долбил клювом крышу, будто капли падали на подоконник – тик-так, тик-так…
И тогда она увидела часы.
Ей часто случалось слышать или читать, что люди сознают, как сходят с ума, но никогда она не применяла этих описаний к себе. А теперь вдруг поняла, как это происходит. Просто что-то слегка сдвигается в мире – как подтаявший лед на реке или мороженое, которое вдруг начинает сползать с палочки, или капля, которая висит-висит на ветке да вдруг упадет…
…Так-так, так-так…
Часы с кукушкой, остановившиеся в незапамятные времена, сломанные безнадежно и так же безнадежно забытые, теперь пошли. Маятник громко щелкал, а стрелки показывали точное время – Наташа машинально взглянула на свои наручные часы. А затем присела на пол, рядом с чердачным люком. Ей удалось не упасть, сохранить хотя бы часть сознания. Она сидела на пыльных досках и смотрела, как мерно, очень заметно дергается длинная стрелка, отмечая ход минут. А потом стрелка дошла доверху и остановилась…
– Девять, – сказала Наташа.
Наверху приоткрылась дверца, и оттуда высунулась кукушка. Она попыталась что-то выкрикнуть, но вдруг захрипела и беспомощно повисла на рычаге. Дверца старалась захлопнуться, но ничего не выходило – она каждый раз ударяла птичке по голове, отчего та дергалась, как в конвульсиях.
И тут Наташа засмеялась.
Она смеялась до тех пор, пока какой-то последний часовой, стойко оставшийся на страже разума, не закричал, что наступает безумие, нужно немедленно остановиться, пока не поздно, бежать отсюда, бежать…
Глава 4
Она спустилась почти на ощупь, закрыв за собой чердачный люк. Постояла внизу у лестницы, держась за перила и прислушиваясь. Ей казалось, что если она опять услышит этот стук, то окончательно сойдет с ума. Но теперь было тихо.
Охотнее всего Наташа уехала бы в Москву, но поняла, что не дойдет до станции – ноги подгибались, ей едва удалось добраться до родительской спальни. Там она упала поперек кровати и закрыла глаза. Через неплотно пригнанные рамы до нее донесся голос соседки – та кого-то отчитывала на своем участке, в нескольких шагах отсюда. И это успокаивало – Наташа окончательно пришла в себя и даже слегка удивилась, почему испытала наверху такой мистический ужас.
Значит, придется провести ночь здесь. Одной. И дело не в том, что дом никогда не бывал так безлюден. И не в том, что она боялась одиночества. Но эти часы…
Отец сломал их в тот вечер, когда узнал, что жена не выживет, что осложнения после родов слишком серьезны, к врачу она обратилась поздно – мешали дети и домашние дела… И страшные боли, которые она молча перемогала последние полгода, означают не что иное, как близкую смерть. Он вернулся из больницы
