обоих, — создать условную и соблазнительную модель действительности, и неужели у меня не хватило бы возможностей воплотиться в тот образ, который видела Таня, который она любила и который звала?
«Прощай, кукушка»…
И вот я ушёл, чтобы медленно исчезнуть из её жизни и из её снов. Она ни в чём не была виновата, и не она ушла от меня. Только теперь мне стала ясна абсурдная неправдоподобность событий того июльского дня — гулянка в обществе примитивных девок, к которым никто из парней даже не притронулся, авария и пьяные разборки в ночном клубе, и в итоге я оказался настолько неадекватен, что не смог договориться с Таней и не смог её удержать. А ведь она ждала от меня каких-то нужных слов — именно за этим пришла в ночной клуб. В этом неправдоподобном соединении пьянства, пристрастии к куражу, убогих тёлок с мертвенно-животной глупостью в глазах, возникла ситуация, в которой я выглядел настолько тускло, что Таня, пришедшая на встречу со мной с вполне определенной целью, Таня, беспредельно любившая меня, увидев меня при таких обстоятельствах, прониклась ко мне предельным презрением и вычеркнула меня из своей жизни.
Я не знал, как теперь она отреагирует на моё появление, дрогнет ли её голос, когда она ответит на первые слова, которые я ей скажу. Конечно, она уже не та, что была раньше, и было бы, конечно, неправдоподобно, если бы она всё это время ждала моего проблематического возвращения — учитывая печальные обстоятельства нашего расставания. Было абсолютно ясно, что даже наша любовь уже не имеет никакого значения: Таня стала матерью, и её обязательства перед её нынешним мужем имеют гораздо большее значение, чем когда-то существовавшие чувства, эти призраки прошлого. Но это не останавливало меня; и побуждения, заставившие меня сделать эту отчаянную попытку вернуться к Тане, были слишком повелительны, чтобы им могли помешать какие бы то ни было соображения. То множество чувств, которое возникало во мне, когда я думал о ней или когда я ощущал рядом с собой её присутствие, не могло быть заменено ничем. В теперешнем хаотическом мире, которому мне было, в сущности, нечего противопоставить, так как всё, чем я сейчас располагал, оказалось вялым и неубедительным или недостижимо далёким, её существование возникало передо мной, как единственный воплощённый мираж. Её жизнь, заполнявшая моё воображение, перерастала его и возникала там, где всё мне казалось чуждым или враждебным. Я чувствовал вокруг себя пустоту, и твёрдо знал, что никто, кроме Тани, не заслонит меня от неё. Я искал у Тани моральной, чисто женской поддержки, я, хоть и находился в окружении не чуждых мне людей, очень устал от одиночества и отчаяния, — ведь никто из окружающих меня женщин не был близок мне на 100 %. У всех существовали какие-то запасные варианты, а также присутствовала готовность в любой момент этими вариантами воспользоваться. На 100 % верна мне была лишь Таня. И я думал, что теперь, почему-то именно теперь, я заслужил право на её прощение.
«Врага прежде всего надо лишить жизни», — так говорят настоящие воины. Я пока не знал, приду ли к Иосифу, чтобы предъявить права на Таню, либо сначала согласую с ней свои действия, но был уверен, что так или иначе она перестанет быть его женой, чтобы стать моей.
И когда я смотрел на дорогу, на чёрные силуэты деревьев, проносящиеся за окном, я вдруг подумал, что смысл всех произошедших со мной потрясений последнего года только в этой нынешней поездке, которая, положа руку на сердце, напоминает бегство. Я вздрагивал при мысли о том, что меня ждёт утром — что предпримут мои компаньоны, когда узнают, что я ослушался их и остался в Волгограде. Я познал власть страха, леденящего дыхание и парализующего волю.
Близился рассвет. На востоке ширилась оранжево-алая полоса. Словно мираж, таяли видения этой ночи. Радио «Шансон» продолжало транслировать песни «бардов»:
Опереточный вздор этой песни, воспевающей псевдоромантику блатного мира, напомнил мне о воздушном замке грёз, растворяющихся во мраке действительности. Опускался занавес, похожий на красные бархатные портьеры ресторана «Волгоград», куда я не заглядывал после той встречи с Таней и её мужем, гасли свечи, банкноты превращались в пепел, игра подходила к концу.
Эпилог
В этом месте записи Андрея Разгона прерываются. Последнее, что было описано им — это события ночи с 27 на 28 апреля 2005 года, а именно автомобильная поездка из Москвы в Волгоград. Утром 28 апреля произошло то, чего он больше всего боялся и что он всеми силами пытался предотвратить, начиная с декабря 2004-го, когда он воспользовался общественными деньгами Экссона, чтобы спасти свой волгоградский бизнес.
Примечания
Произведение имеет самостоятельное значение, но в то же время является очередной книгой романа «Реальные истории»: «Карибский кризис» с предыдущими семью книгами связывает общность героев и преемственность сюжетных линий.
Роман «Реальные истории» — это реальная, sorry тавтология, история петербургского предпринимателя, в 2006 году обанкротившего фирму с долгами свыше 400 миллионов рублей (с учетом бюджетных недоимок); список кредиторов составил более 100 компаний, среди них такие известные, как «Джонсон и Джонсон», «Сименс», «Альфа-Банк», «Газпромбанк», «Волгопромбанк», «Б. Браун»… При этом личные потери хозяина составили более $10 миллионов. В отношении директора возбуждено несколько уголовных дел (предъявлены обвинения по 22 эпизодам): по статье 159 ч4 УК РФ (Мошенничество в особо крупных размерах), ст. 196 УК РФ (преднамеренное банкротство), ст. 30 УК РФ (приготовление к преступлению и покушение на преступление), ст.176 УК РФ (незаконное получение кредита).
Повествование основано на реальных событиях, которые происходили с 1996 по 2006 год.
В первой книге, «Тёмные изумрудные волны» (издана и поступила в продажу) рассказано, как
