– Ничего он не получит.
– Что так?
Подруга опять взялась за куриную шейку, а я была уже близка к истерике от отвращения: к себе, курице, Тихомирову и в целом к жизни.
– Дело принципа. Следователь прокуратуры вымогает у бизнеса – да это ни в какие ворота! Мне за него уже стыдно. Так что я с ним об этом даже говорить не стану.
– Ну и дура.
Дашкины слова оказались последней каплей.
– Да, дура! – Слезы затопили глаза, горло и нос.
Я уткнулась в салфетку и издала паровозный гудок.
– Гос-споди, – всполошилась Вахрушева. Ей (да и мне тоже) еще не доводилось наблюдать меня в таком состоянии. – Вить, попей водички.
Дашка сунула мне чашку с водой. Увидев чашку, я завыла еще горше: Тихомиров всегда отпаивал меня водой в трудные минуты жизни!
– Почему я не ящерица?
– Прекрати! – выкрикнула обалдевшая Дашка. – А то я скорую вызову!
Не могу сказать, что на меня больше подействовало – Дашкин визг или угроза вызвать скорую, но я пришла в себя.
– Даш, – призналась я, – я так не рыдала даже из-за Переверзева.
– Ясен пень: климакс все ближе, надежды все призрачнее, – охотно растолковала подруга, – да не переживай ты так, уж кто-кто, а монстр никуда от тебя не денется… если что…
Еще в юности я узнала, что такое морская болезнь, и сказала себе: «Витольда, морской транспорт, как и речной, и воздушный, – это для тебя табу».
И свято чтила зарок, потому что намертво запомнила состояние хаоса в организме и еще потому, что никто не требовал от меня нарушать данное слово.
Мы с Тихомировым не виделись больше двух недель.
За это время я почти ничего не ела, плохо спала, часто плакала, подурнела и похудела и чувствовала себя как на палубе круизного корабля. Меня все время покачивало и подташнивало.
Окружающие нервировали меня тем, что они есть.
По всем признакам, я выполнила пятый, предпоследний пункт плана…
Если учесть, что мы с Тихомировым расстались, то шестой пункт я тоже выполнила и вообще с заданием справилась.
Вот почему, когда Верка с Арсением, как два лягушонка в коробчонке, с шумом подкатили к воротам, проследовали в дом и потребовали моего личного вмешательства в дела, мне захотелось выставить их за порог, закрыть калитку, двери, окна, задернуть шторы, отключить телефон, налить полную ванну воды и утопиться, лишь бы только не встречаться с Тихомировым.
– Витольда, у меня ничего не получается, – жестикуляция выдавала Веркино близкое знакомство с Италией и итальянцами, – когда не получается у профессионала – нужен герой. Он (имелся в виду Тихомиров) не идет на контакт! Если за дело возьмешься ты, он никуда не денется. Так что быть тебе героем.
– Предлагаешь взять штурмом кабинет?
Верка посмотрела на меня, как на Палыча, когда он мешком свалился к ее ногам в аэропорту.
– С ума сошла? Встреча должна быть приватной! – В зрачках Рысаковой мелькнула проницательность. – Ты чё, болеешь?
– Ага. Отравление продуктами распада любви.
– Сильная любовь, видно, была.
– Да. Последняя.
– И не мечтай! Я тоже думала, что Генка – это последняя моя победа.
– Не все такие везучие.
– Витольда, – проникновенно заговорил Жуков, – ты влюбилась не в того человека. Я предупреждал тебя, между прочим.
– Что ты сказал? – нахмурилась я.
– Я предупреждал тебя, чтобы ты не влюбилась в этого урода. – Жуков кивнул в сторону соседнего участка.
Ну как же, как же: «Женщины – существа странные, чем больше жалости вызывает мужик, тем верней его шансы», – философствовал когда-то за бокалом испанского вина специалист по слияниям и поглощениям.
– Арсений, не говори глупостей, – скривилась я, однако задумалась. Ведь не исключено, что Тихомиров думает так же, как Арсений!
– Ладно, – свернула Верка лирическое отступление, – звони следователю.
Рысакова сунула мне телефон, я покорно набрала Димин рабочий номер, от души надеясь, что не застану его в кабинете.
Мне повезло – рабочий телефон не отозвался. По мобильному Тихомиров тоже не ответил.
– Так, – резюмировала Рысакова, – прячется. Ладно, мы его достанем, где бы он ни был.
Рысакова принялась обзванивать влиятельных людей Заречья и через двадцать минут точно знала местонахождение Тихомирова:
– Витя, следак сидит дома и пьет.
– Пьет?
Тихомиров больше ста граммов водки по воскресеньям не принимал.
– У мужиков это случается, – просветила Верка, – собирайся, подруга, поедешь к Тихомирову домой.
– Исключено. – Свидание с Королем после расставания – такого пункта в моем прейскуранте не было.
– Придется, – отрубила Рысачиха.
Я цеплялась за любую возможность отвертеться:
– О чем говорить с пьяным?
– Сообразишь. – Верка порылась в сумке, выложила на стол косметические наборы сказочной красоты. – Румяна наложи, а то ты какая-то бледненькая.
Верка мне льстила.
Синяки под глазами, ввалившиеся щеки, обиженный рот и морщинка между бровями – никаким румянам было не под силу скрыть автографы судьбы, но я с восторгом девочки-подростка открывала одну коробочку за другой и удовлетворяла зуд визажиста.
Когда процесс был завершен, из зеркальной рамы на меня смотрела стареющая кокотка. Тьфу.
Если я вызову у Тихомирова отвращение – это вряд ли пойдет на пользу делу.
Может, смыть макияж, явиться к следователю бледной спирохетой и бить на жалость?
Пусть Дмитрий Сергеевич из жалости позволит людям разбогатеть…
– Отлично! – заявила Верка, увидев мою боевую маскировку. – А что у нас с оперением?
– А что с оперением?
– Есть у тебя приличное что-нибудь, провокационное, чтобы даже покойник соблазнился?
– Не поняла. Я что, еще и соблазнить должна Тихомирова?
Рысакова решила прояснить ситуацию:
– Надеюсь, ты понимаешь, что наше будущее зависит от тебя?
– Понимаю, – вздохнула я и открыла шкаф, стараясь при этом, чтобы Верке не попалось на глаза уличающее меня в пустых надеждах черное вечернее платье с открытыми плечами. Синему чулку вроде меня не пристало иметь в гардеробе подобные вещи.
Но у Верки глаз был зоркий, как у биатлонистки.
– Так-так-так, что это у нас такое?
Рысакова недрогнувшей рукой выдернула из кучи тряпья именно это платье.
– А, это не подойдет, – как можно равнодушнее проронила я.
