«Четыре здесь для того только собраны, Чтоб сердце мое изранить и кровь пролить: Свет лба ее и мрак ночи кудрей ее, И розы щек, и сиянье улыбки уст».

А другой поэт так сказал:

«Являет луну, и гнется она, как ива, Газелью глядит, а дышит словно амброй. Как будто мое сердце любит горе И в час разлуки с ним соединится».

И Камар-аз-Заман посмотрел на спящую рядом с ним Ситт Будур, дочь царя аль-Гайюра, и узрел красоту ее и прелесть. Он увидел на ней венецианскую рубашку (а девушка была без шальвар) и на голове ее — платок, обшитый золотой каймой и унизанный дорогими камнями, а в ушах ее — пару колец, светивших, как звезды, и на шее — ожерелье из бесподобных жемчужин, которых не может иметь ни один царь. Посмотрел на нее царевич, и разум его помутился.

И зашевелился в нем природный жар, и послал Аллах на него охоту к соитию, и воскликнул юноша про себя: «Что захотел Всевышний, тому быть, а чего не хочет он, того не будет!» Затем он протянул руку к царевне и, повернув ее, распустил ворот ее рубахи. И явилось ему тело ее, и увидел он груди ее, подобные двум шкатулкам из слоновой кости. Любовь его еще больше разгорелась в нем, и почувствовал он к деве той великое желание.

Камар-аз-Заман начал будить прелестную царевну, но она не просыпалась, так как Дахнаш отяжелил ее сон. И тогда юноша принялся трясти ее и шевелить, говоря: «О любимая, проснись и посмотри, кто здесь, рядом с тобой. Я — Камар-аз-Заман!» Но девушка не пробудилась и не шевельнула головой.

И тогда Камар-аз-Заман подумал немного и сказал про себя: «Если мой расчет верен, то на этой деве мой родитель непременно захочет меня женить, ведь уже три года, как я отказываюсь от этого. Если желает того Аллах, то, когда придет утро, я скажу отцу: «Жени меня на ней, чтобы я ею насладился». И уж тогда не пройдет и половины дня, как я достигну с нею близости и буду наслаждаться ее прелестью и красотой».

Потом Камар-аз-Заман наклонился к Будур, чтобы поцеловать ее. И джинния Маймуна задрожала и смутилась, а ифрит Дахнаш аж взлетел от радости. Но затем Камар-аз-Заман устыдился Аллаха Великого и, повернув голову, отвратил от девы лицо и сказал сердцу своему: «Терпи!»

Затем царевич подумал и сказал: «Лучше я подожду. А вдруг это мой отец, когда разгневался на меня и заточил меня в башне, привел ко мне эту девушку и велел ей спать со мной рядом, желая испытать меня ею. Он, может быть, научил ее, чтобы, когда я стану ее будить, она не спешила проснуться, и сказал ей: «Что бы ни сделал с тобой Камар-аз-Заман — расскажи мне». Или же мой отец стоит где-нибудь, спрятавшись, и видит все, что я делаю с этой девушкой, а утром он будет меня бранить и скажет мне: «Ты сказал, что нет тебе охоты жениться, а сам целовал и обнимал эту деву!» Я удержу свои желания, чтобы не раскрылось мое сердце отцу, и правильно будет мне не касаться сейчас этой девы и не смотреть на нее. Только возьму я у нее какую-нибудь вещь, которая будет напоминать мне о ней, и тогда останется между нами хоть какой-то знак».

Потом Камар-аз-Заман поднял руку девушки и снял с ее маленького пальца перстень, который стоил много денег, так как камень на нем был драгоценный. Вокруг того камня были вырезаны следующие стихи:

«Не подумайте, что забыть я мог обещания, Сколько времени вы бы ни были в отдалении. Господа мои, будьте щедрыми, будьте кроткими; Целовать смогу я уста, быть может, и щеки вам. Но клянусь Аллахом, уйти от вас не могу уж я, Даже если вы перешли бы предел любви моей».

Потом Камар-аз-Заман снял этот перстень с маленького пальца царевны Будур и надел его на свой мизинец, а затем он повернулся к деве спиной и заснул.

И, увидя это, джинния Маймуна обрадовалась и сказала Дахнашу и Кашкашу: «Видели ли вы, какую мой возлюбленный Камар-аз-Заман проявил воздержанность с этой девой? Вот как совершенны его достоинства! Посмотри, как он взглянул на нее, такую прекрасную и дивную, и не поцеловал ее, и не обнял, и не протянул к ней руки. Напротив, он повернулся к ней спиной и заснул». — «Да, мы видели, какое он проявил совершенство», — отвечали ифриты.

Тогда Маймуна превратилась в блоху и, проникнув в одежды Будур, возлюбленной Дахнаша, прошла по ее ноге, дошла до бедра и, пройдя под пупком расстояние в четыре кирата [16], укусила деву.

Открыла глаза царевна и, выпрямившись, села прямо. И увидела она юношу, который спал рядом с ней и храпел во сне. И был он лучшим созданием Аллаха Великого, и глаза его смущали прекрасных гурий, а слюна его была слаще меда на вкус и полезнее терьяка[17]. Рот его походил на печать Сулеймана[18], и уста его подобны кораллу, а щеки — цветам анемона. Как сказал поэт в своих стихах:

«Утешился я, забыв Навар или Зеянаб Ради мирты пушка его под розой ланиты; Люблю я газели дитя, одетого в курточку, И нет уж любви во мне для тех, кто в браслетах. Мой друг и в собраниях, и в уединении Не тот, что дружит со мной в домашнем покое. Хулящий за то, что я и Зейнаб, и Хинд забыл, — Блестит, как заря в пути, моя невиновность.
Вы читаете Пряные ночи
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×