Стихи

Когда твой угрюмый железный конвой
Мальчишку в багровом бреду
Влачил по планете — он черной пятой
В земле пропахал борозду.
И мир разразился небесной слезой,
И в русло вода натекла.
Меж правдой военной и правдой святой
Межа вкруг земли пролегла.
Назад! Захлебнешься горючей водой!
Твой конь не пройдет над кипящей рекой.
Назад! Содрогнись, непреклонный герой —
Вот доблесть, достойная дня! —
Души себя — зверя — железной рукой…
Ты взял Геллеспонт, но пред этой чертой
Сойди, Александр, с коня.

Речитатив для дудки

И была у Дон-Жуана шпага

И была у Дон-Жуана донна Анна

М. Цветаева

И была у мальчика дудка на шее, а в кармане — ложка, на цепочке — кружка, и была у мальчика подружка на шее — Анька — хипушка. Мальчик жил-поживал, ничего не значил и подружку целовал, а когда уставал — Аньку с шеи снимал и на дудке фигачил… Дудка ныла, и Анька пела, то-то радости двум притырочкам! В общем, тоже полезное дело — на дудке фигачить по дырочкам. А когда зима подступала под горло, и когда снега подступали под шею, обнимались крепко-крепко они до весны. И лежали тесно они, как в траншее, а вокруг было сплошное горе, а вокруг было полно войны… Война сочилась сквозь щели пластмассового репродуктора, война, сияя стронцием, сползала с телеэкрана. Он звук войны убирал, но рот онемевшего диктора — обезъязычевший рот его — пугал, как свежая рана.
И когда однажды ночью мальчик потянулся к Анне, и уже встретились губы и задрожали тонко, там — на телеэкране — в Ираке или Иране, где-то на белом свете убили его ребенка. И на телеэкране собралась всемирная ассамблея, но не было звука, и молча топтались они у стола. И диктор стучал в экран, от немоты свирепея, и все не мог достучаться с той стороны стекла. А мальчик проснулся утром, проснулся рано-рано, взял на цепочке кружку и побежал к воде, он ткнулся губами в кружку, и было ему странно, когда вода ключевая сбежала по бороде. А мальчик достал из кармана верную свою ложку и влез в цветок своей ложкой — всяким там пчелам назло, — чтобы немножко позавтракать (немножко и понарошку), и было ему странно, когда по усам текло.

Тогда нацепил он на шею непричесанную свою Анну.
И было ему странно Анну почувствовать вновь…
Тогда нацепил он на шею офигенную свою дудку,
Но музыку продолжать было странно, как продолжать любовь.
Он ткнулся губами в дудку, и рот раскрылся, как рана,
Раскрылся, как свежая рана. И хлынула флейтой кровь.

Эолов лук

Все струны любви на эоловой лире
Я в ночь без любви сосчитаю со скуки.
Но песню о мире — да, песню о мире —
Я буду играть на эоловом луке.

Ударю я воздух пустой тетивою:
Довольно постылой стрелковой науки!
Повейте хорошеньких женщин лозою —
Я буду играть на эоловом луке.

Что было для мести —
То будет для песни.
Сойдитесь же, лучники всех поколений, —
Пусть луки не созданы для песнопений —
Я буду играть на эоловом луке.

Пернатая смерть тетиву утруждала —
У лучников ваших натружены руки.
Довольно! — вас мало…
Довольно! — нас мало…
Я буду играть на эоловом луке.

Пусть бранная песня всей музыки старше,
Я бью тетиву — и отбой в этом звуке!
Две тысячи струн на эоловой арфе,
Но эта — одна! — на эоловом луке.

Ветер листья возжег и вспыхнули листья