помещением. В раковине на кухне высились горы грязной посуды, а гостиная выглядела так, словно в ней побывали грабители: мебель перевернута, на полу вперемешку валялись разбитые стаканы, тарелки, одежда. Перешагивая через коробки от пиццы, упаковки из-под китайской еды и горы пивных бутылок, Мило добрался до окна и распахнул его, чтобы впустить солнечный свет и немного проветрить комнату.
Двухэтажный дом с подземным бассейном был построен в форме буквы L. Даже сейчас, несмотря на беспорядок, от него веяло спокойствием — все благодаря мебели из клена, светлому паркету и обилию солнца. В интерьере сочетались элементы старины и актуальные дизайнерские тенденции, современная мебель соседствовала с предметами, типичными для той эпохи, когда Малибу был обычным пляжем для серфингистов, а не дорогущей резиденцией, где живут одни миллиардеры.
Том лежал на диване в позе эмбриона. На него страшно было смотреть: лохматый, мертвенно- бледный, лицо заросло бородой, как у Робинзона Крузо, — ничего общего с изысканными фотографиями, украшавшими обороты его романов.
— Подъем! — пропел Мило.
Он подошел к дивану. На журнальном столике валялось несколько рецептов, одни скомканы, другие аккуратно сложены. Их выписала доктор София Шнабель, известная как «звездный психиатр». Ее кабинет в Беверли-Хиллз обеспечивал всю местную элиту более или менее легальными психотропными средствами.
— Том, проснись! — крикнул Мило, стоя у изголовья.
Он подозрительно изучал упаковки с лекарствами, валявшиеся на столе и на полу: викодин, валиум, ксанакс, золофт, стилнокс — адская смесь анальгетиков, транквилизаторов, антидепрессантов и снотворного. Чудовищный коктейль, порожденный XXI веком.
— Черт!
Испугавшись, что Том принял слишком много таблеток, Мило потряс его, пытаясь растормошить.
Мило старался изо всех сил. Наконец его друг открыл глаза.
— Зачем ты приперся? — пробормотал он.
2
Два друга
Я бесконечно повторял одни и те же слова, к которым прибегают, чтобы утешить человека с разбитым сердцем, но слова тут не помогают…
Ничто из того, что можно произнести, не сделает счастливым человека, который чувствует себя в полном дерьме, потеряв любимую.
— Зачем ты приперся? — пробормотал я.
— Я переживаю! Ты несколько месяцев не выходишь из дома и бежишь от реальности, поглощая тонны лекарств.
— Это мои проблемы, — отрезал я, садясь.
— Нет, Том, твои проблемы — это мои проблемы. По-моему, в этом и состоит дружба, тебе так не кажется?
Я сидел на диване, закрыв лицо руками, а на его замечание пристыженно и уныло пожал плечами.
— Не думай, что я позволю какой-то женщине довести тебя до такого состояния, — продолжал Мило.
— Ты мне не отец! — ответил я, с трудом поднимаясь на ноги.
У меня закружилась голова, и, чтобы не упасть, пришлось прислониться к спинке дивана.
— Ты прав. Но кто, кроме нас с Кароль, тебе поможет?
Я отвернулся, даже не думая отвечать. В одних трусах я дошел до кухни и налил стакан воды. Мило отправился вслед за мной и, откопав где-то большой мусорный пакет, стал разбирать содержимое холодильника.
— Если не хочешь покончить с собой, съев просроченный йогурт, советую выбросить все молочные продукты, — заявил он, поднося к носу сыр, источавший подозрительный запах.
— Я же не заставляю тебя их есть.
— Ты уверен, что не купил этот виноград после того, как Обаму выбрали президентом?
Разобравшись с холодильником, Мило принялся за гостиную. Он подбирал и кидал в пакет крупный мусор, упаковки из-под еды и пустые бутылки.
— Зачем ты хранишь эту штуку?
Мило раздраженно кивнул на цифровую рамку, где сменяли друг друга фотографии Авроры.
— Потому что это МОЙ ДОМ, и я не обязан отчитываться о том, что происходит в МОЕМ ДОМЕ.
— Возможно. Но ведь она бросила тебя. Может, пора спустить ее с пьедестала?
— Послушай, Мило, тебе никогда не нравилась Аврора…
— Ты прав, я всегда относился к ней с подозрением. И, честно говоря, не сомневался, что в конце концов она тебя оставит.
— Ах вот как! Может, объяснишь почему?
Тут Мило единым духом выплеснул все то, что так долго держал в себе:
— Потому что Аврора не такая, как мы! Потому что она презирает нас! Потому что ей с самого рождения везет. Потому что для нее жизнь всегда была игрой, в то время как мы сражались…
— Все не так просто… Ты ее не знаешь!
— Прекрати обожествлять эту женщину! Посмотри, что она с тобой сделала!
— Конечно, ты бы такого не допустил! Спишь с этими бимбо и даже не знаешь, что такое любовь!
Сами того не замечая, мы постепенно перешли на крик, и каждая реплика теперь напоминала пощечину.
— Твои чувства не имеют ничего общего с любовью! Знаешь, что это? Мазохизм и разрушительная страсть, — вспылил Мило.
— Я хотя бы не боюсь рисковать, а ты…
— Хочешь сказать, я трус? Да я прыгнул с парашютом с Эмпайр-стейт-билдинг! Видео ходило потом по всему Интернету…
— И что это дало тебе, помимо крупного штрафа?
Не обращая внимания на вопрос, Мило продолжал:
— Я съехал на лыжах с Кордильера-Бланка в Перу, прыгнул с парапланом с Эвереста, я один из немногих, кто сумел забраться на Чогори…
— Да уж, тебе отлично удается роль камикадзе. Но я имел в виду другой риск — полюбить кого- нибудь. Тут тебе не хватает смелости, даже с…
— ЗАМОЛЧИ! — выкрикнул он, хватая меня за ворот футболки и не давая закончить фразу.
Несколько секунд Мило стоял неподвижно, сжав кулаки и со злостью глядя на меня, и вдруг понял, что натворил: собирался помочь другу, а в результате сам с трудом сдерживается, чтобы не врезать ему…
— Прости, — выдавил он, ослабляя хватку.
Я пожал плечами и вышел на широкую террасу, откуда открывался вид на океан. От дома к пляжу вела скрытая от посторонних глаз лестница, на ступенях стояли керамические горшки с засохшими растениями, которые я не поливал много месяцев.
Солнце слепило глаза. На столе из яванского тика валялись старые очки-вайфаеры от «Рей Бан», я надел их и рухнул в кресло-качалку.
