Мило исчез на кухне, потом появился на террасе с двумя чашками кофе и сказал, протягивая одну из них:
— Ладно, шутки в сторону, давай поговорим серьезно. — Он присел на край стола.
Я сидел с застывшим взглядом, у меня не было сил сопротивляться. В тот момент мне хотелось, чтобы он как можно скорее все рассказал и свалил, дав мне выплеснуть тоску в чрево унитаза, а потом закинуться очередной пригоршней таблеток и унестись прочь из этого мира.
— Том, сколько лет мы знакомы? Двадцать пять?
— Около того, — ответил я, отхлебывая кофе.
— Послушай, ты всегда был самым разумным из нас троих и не дал мне совершить кучу глупостей. Без тебя Кароль не стала бы полицейским, а я давным-давно сидел бы в тюрьме и уж точно не купил маме дом. Короче, я всем обязан тебе.
Я смущенно отмахнулся:
— Если пришел разглагольствовать…
— Том, это не разглагольствования! Мы справились со всем: с наркотиками, с бандами хулиганов, с нашим сраным детством…
Его слова попали в точку. Меня пробрала дрожь. Несмотря на успех и положение в обществе, в душе я оставался пятнадцатилетним подростком, который так и не сумел забыть Мак-Артур-Парк, дилеров, банды, лестничные площадки, где то и дело раздавались крики. И разлитый повсюду страх.
Я повернул голову, и мой взгляд заскользил по прозрачной водной глади, переливающейся тысячами оттенков от бирюзового до ультрамаринового. Грудь океана мерно вздымалась от лениво катившихся волн. На фоне этого абсолютного покоя наши подростковые драмы выглядели особенно зловеще.
— Мы чисты. Мы заработали деньги честным способом. Мы не прячем оружие под курткой. На нашей одежде нет пятен крови, а на банкнотах следов от кокаина.
— Не понимаю, какая тут связь…
— Том, у нас есть все, что нужно для счастья! Здоровье, молодость, офигенная работа. Ты не имеешь права забить на это из-за женщины. Слишком тупо! Она такого недостойна. А убиваться будешь, когда в дверь постучится настоящая беда.
— Аврора была женщиной всей моей жизни, как ты не понимаешь? Неужели так трудно уважительно относиться к моему горю?
Мило вздохнул:
— Вот что я скажу: будь она действительно женщиной твоей жизни, она приехала бы и не позволила бы тебе методично убивать себя.
Залпом выпив эспрессо, Мило подытожил:
— Ты сделал все, чтобы снова завоевать ее: умолял, заставлял ревновать, унижался на глазах у всего мира. Все кончено, она не вернется. Она перевернула страницу, и тебе остается лишь последовать ее примеру.
— Не получается, — признался я.
Мило на мгновение задумался, на его лице появилось одновременно встревоженное и загадочное выражение.
— Думаю, теперь у тебя нет выбора.
— Что это значит?
— Принимай душ и одевайся.
— Зачем?
— Мы едем в «Спаго», будем есть мраморную говядину.
— Я не голоден.
— Еда — не главное.
— А что главное?
— Хочу, чтобы ты немного встряхнулся. А это, несомненно, произойдет, когда я кое-что расскажу тебе.
3
Угрызения совести
— Что это за танк перед домом? — спросил я.
У ограды стояла внушительного вида спортивная машина, казалось, что под ее чудовищными колесами проседает асфальт на Колони-роуд.
— Никакой не танк! Это «Бугатти Вейрон», модель «Черная кровь», одна из самых мощных в мире гоночных тачек, — обиделся Мило.
— У тебя опять новая машина! Ты что, коллекционируешь их?
— Старина, это не машина, а произведение искусства!
— Я бы сказал, «приманка для блядей». Неужели есть девушки, которые готовы на все, лишь бы покататься на крутой тачке?
— Думаешь, я без этого не могу подцепить клевую девчонку?
Я с сомнением посмотрел на него. Никогда не понимал фанатичной увлеченности большинства мужчин всеми этими купе, родстерами и машинами с откидным верхом.
— Иди полюбуйся моей красавицей, — с блестящими глазами предложил Мило.
Чтобы не расстраивать друга, я заставил себя обойти машину и рассмотреть ее со всех сторон. Овальный автомобиль напоминал кокон, в то же время казалось, что он приготовился к прыжку. На фоне черного, как ночь, кузова сверкали отдельные детали: хромированная решетка радиатора, зеркала заднего вида с металлическим покрытием, блестящие литые диски, за которыми голубыми огнями горели дисковые тормоза.
— Показать мотор?
— Давай, — вздохнул я.
— Знаешь, что в мире всего пятнадцать таких машин?
— Нет, но спасибо, что сообщил.
— Она за две секунды может разогнаться до ста километров в час, а максимальная скорость почти четыреста!
