мне бы не хотелось уезжать вот так – в ссоре.
– Ты никуда не поедешь.
– Ферд…
– Я свое слово сказал, и ты не посмеешь мне перечить. Кроме того, я уже отправил письмо одному адвокату, у которого имеется на примете человек, заинтересовавшийся землей, – пусть приедет и изложит свои соображения. Разумеется, я не собираюсь хвататься за первое, что он предложит, но хотя бы смогу прикинуть, сколько может стоить та земля.
– Ты не имел права так поступать, не посоветовавшись со мной!
– Как глава семьи, я счел себя вправе так поступить. И закончим на этом, я больше не желаю ничего слышать. Гнев придал Кристин смелости.
– Ты и не услышишь.
– Я полагал, ты проявишь больше благоразумия.
– Ферд, не думай, что я не ценю все, что ты для меня сделал. Но на сей раз решать не тебе, а мне. Завтра утром я уезжаю в Монтану.
Ферд, казалось, был ошеломлен этим заявлением. Его брови поползли вверх. Он был заметно выше сестры, но покатые плечи и брюшко как бы убавляли его рост. Широко расставив ноги, он подался вперед и выпятил подбородок.
– Да? И где же ты возьмешь деньги на железнодорожный билет? – спросил он с притворным равнодушием.
– Мне дал взаймы кузен Густав. Он подвезет меня до О-Клэра, где я пересяду на поезд.
На этот раз Ферд молчал довольно долго. Кристин с беспокойством наблюдала, как он весь напрягается – словно каменеет. Девушка невольно поднесла ладонь к губам. Она еще не видела брата в такой ярости. Он сжал кулаки, лицо его пошло красными пятнами, а губы побелели. На мгновение ей даже показалось, что он ее ударит.
– Густав?! Я не удивляюсь, что этот прохвост полез не в свое дело. Раз уж денежки Ярби достались не ему, он постарается, чтобы и я их не получил.
– Но дядя не оставил наличных, – невозмутимо возразила Кристин. – Только участок земли «Аконит». Как знать, может, ему грош цена.
– Значит, его слова для тебя весомее моих, и ты решилась на свой страх и риск ехать в это Богом забытое место, где скорее всего окажешься в каком-нибудь публичном доме? Порядочные женщины не путешествуют в одиночку. Тебе не хватит ума, чтобы самой о себе позаботиться! – К концу своей тирады Ферд перешел на крик, а лицо его вновь побагровело.
– Похоже, ты не очень-то высокого обо мне мнения? Ферд был в такой ярости, что уже не слышал ни слова из сказанного сестрой.
– Ты опозорила меня перед всем городом. Все вообразят, что я окончательно спятил, раз отпустил тебя одну в такую глушь. Если ты посмеешь уехать – после всего, что мы с Андорой для тебя сделали, – никогда больше не появляйся на пороге моего дома!
– Зачем ты так, Ферд?!
– И не смей показываться в нашем городе. Нам и без того будет непросто смыть позорное пятно – твое предательство.
– Ты мой ближайший родственник, Ферд, и нам негоже так расставаться.
Брат повернулся к ней спиной и направился к двери.
– Ферд!
Он не ответил.
– Ферд! – снова окликнула его Кристин.
Не говоря ни слова и даже не оглянувшись, он стал быстро подниматься по лестнице.
Кристин еще долго стояла с поникшей головой.
Предательство. Слова брата могли означать только одно: он уже успел похвастаться перед друзьями землей в Монтане, которую получил в наследство. А теперь все узнают, что наследство-то оставлено вовсе не ему, а его сестре. Кристин расправила плечи; да, она решила сама позаботиться о будущем – так с какой стати ей теперь чувствовать себя виноватой? А если Ферд утратит уважение знакомых – что ж, сам виноват.
Медленно, зная, что делает все это в последний раз, Кристин заперла на ночь входную дверь – как каждый вечер на протяжении последних десяти лет – и прошла в свою комнату рядом с кухней. Когда семья увеличилась, пришлось переделать большую буфетную в спальню, и Кристин с радостью переселилась из детской в эту небольшую, но уютную комнатку.
На спинке стула висело серое платье, которое она собиралась надеть в дорогу; под ним стояли добротные черные туфли. На стуле лежали подготовленные для поездки нижнее белье, шляпа и темная Шаль – девушка решила, что шаль ей пригодится, поскольку Густав говорил, что в поездах обычно бывает грязно, пыльно и дымно. Остальную одежду она сложила в дорожный сундук, туда же спрятала семейные фотографии, которые Ферда нисколько не интересовали, а также личные вещи, простыни и полотенца. Сверху Кристин уложила все необходимое для шитья и письменные принадлежности. В этот сундук, чемодан и ковровый саквояж поместилось все ее имущество. В сумку Кристин сложила туалетные принадлежности и пистолет – его дал ей Густав, настоявший на том, чтобы девушка не путешествовала безоружной. Кузен научил ее заряжать пистолет и стрелять из него – они несколько раз специально уходили для этого в лес.
« – Пистолет всегда должен быть при тебе, – наставлял Густав. – Никогда не знаешь, когда он может понадобиться. И не бойся пускать его в ход. Если к тебе подойдет мужчина и откажется уйти по первому требованию, значит, он для тебя опасен. Вопрос стоит так: или ты – или он.
– Не знаю, Гус, смогу ли я выстрелить в человека.
– Если придется – сможешь. Всегда держи пистолет заряженным, иначе от него никакого толку. Когда решишь стрелять, держи его покрепче, а курок спускай медленно».
Они тренировались до тех пор, пока Густав не удостоверился, что Кристин научилась обращаться с пистолетом. Теперь, зная, что она вооружена, девушка чувствовала себя увереннее. И Густав прав – если потребуется защитить себя, она сумеет воспользоваться оружием.
Сначала Кристин собиралась принять ванну, но перепалка с Фердом и Андорой выбила ее из колеи, и девушка решила просто принести из кухни теплой воды и умыться у себя в комнате. Потом она переоделась в ночную рубашку и принялась рассматривать себя в зеркале. Кристин не считала себя ни красавицей, ни уродкой. Она вынула из прически шпильки, и ей на спину упали длинные толстые косы. Еще утром девушка помыла голову свежей дождевой водой – как знать, когда ей в следующий раз представится такая возможность. В шведской общине белокурые волосы с серебристым отливом не были особой редкостью, но Кристин считала их своим главным украшением. На второе место она ставила глаза – огромные, серо-голубые, они смотрели на мир из-под тонко очерченных бровей чуть более темного оттенка, чем волосы.
Девушка приблизилась к зеркалу. Тревога прочертила тонкие морщинки у ее глаз, между бровями и в уголках губ. Лицо казалось печальным. Бессонные ночи проложили темные тени под глазами. Уголки губ – нижняя немного полнее верхней – чуть опустились – признак того, что их обладательнице не до веселья.
Ферд назвал ее старой девой. Что ж, возможно, так оно и есть, но Кристин не очень над этим задумывалась. Когда она была моложе, за ней ухаживали несколько мужчин, по ни один из них не устроил Ферда, что, впрочем, и не важно, поскольку ей самой они тоже не нравились. Потом распространилась молва: мол, для того чтобы заполучить Кристин, нужно сперва иметь дело с ее братом, и охотников преодолевать такое препятствие оказалось маловато – только двое вдовцов, все достояние которых составляли малолетние дети. Одна лишь мысль о том, чтобы разделить с кем-то из них супружеское ложе, приводила Кристин в ужас.
Однако роль сестры-служанки девушка приняла на себя вовсе не с той радостью и благодарностью, с какой хотелось бы Ферду и Андоре. Капризные дочери Ферда – одной было пять лет, другой восемь – не признавали авторитета Кристин. Андора во всем им потакала, и в последнее время девочки, последовав примеру матери, начали обращаться с теткой, как со служанкой.
Не раз, когда Кристин приходилось особенно несладко, она думала: как хорошо было бы иметь что-то свое; девушка мечтала увидеть жизнь за пределами маленького городка в штате Висконсин, где находился дом ее брата. Кузен Густав поддерживал в ней это стремление; он рассказывал Кристин о жизни в большом мире и даже уговаривал наняться в гувернантки или экономки где-нибудь в Септ-Поле или О-Клэре. Но до недавнего времени девушке не хватало духу принять столь смелое решение.
Жизнь Кристин внезапно изменилась, когда пришло письмо от Марка Ли, адвоката Ярби Андерсона. В письме сообщалось, что найдены и опознаны останки ее дяди, уже год как пропавшего. По завещанию, составленному, когда Кристин было всего четыре года, Ярби оставил ей все свое имущество, которое теперь состояло только из ранчо под названием «Аконит».
Кристин, никогда не имевшей в своем распоряжении более пяти долларов, это казалось настоящим чудом. Густав умерил ее восторги, объяснив, что несколько тысяч акров земли в Монтане, .возможно, имеют меньшую ценность, чем сорок акров в Висконсине, но Кристин все равно была счастлива.
Девушка села в кресло-качалку, доставшееся ей от матери. Ока бы и хотела горевать по умершему дяде, но не могла. Кристин никогда его не видела и знала о нем только по рассказам Густава да еще помнила, что после смерти отца Ярби прислал своей сестре два письма. Девушка пыталась найти их, но. письма, по-видимому, пропали. Сама мысль о том, что где-то жил человек, которому она была настолько небезразлична, что он завещал ей свою собственность, согревала душу Кристин.
Показывая письмо Ферду, девушка даже не подозревала, какой поднимется шум. Ферд в ярости бранил Ярби: надо же додуматься – завещать недвижимость женщине! Он ворчал, что, мол, потребуется уйма времени, чтобы продать землю и положить деньги в банк. Вынужденная целую неделю выслушивать ворчание брата по поводу дядиного завещания, Кристин, поговорив со всеми остальными членами семьи, в конце концов рассердилась. Она решила, что непременно
