именно поэтому я должна была убить ее — из-за вас — потому что вы не сделали бы этого сами, даже спасли бы ей жизнь, а потом она уничтожила бы вас.
— А ты?
Она погладила Уайльда по щеке.
— Все лицо разбито… Нет, я никогда не смогу причинить вам вреда, мистер Уайльд. Я обожаю даже землю, на которую вы ступали. Я говорила вам это в пустыне, а потом еще раз, в лесу. Вы одинокий и испуганный человек. Я вижу это в ваших глазах. О, вы не боитесь других людей, которые могут испытывать страх. Вы боитесь только себя самого, того, чем вы стали, чем еще станете. И с каждым годом все больше и больше. Но Укуба когда-то правильно сказал: мир человека состоит из множества элементов, как и мир природы, ведь
разве все мы не животные? Возможно вы — мамба,[30] бесшумно скользящая в траве, несущая смерть любому, кто будет иметь неосторожность подойти слишком близко, и ненавидимая всеми живыми существами, большими и малыми. Но природа отвела мамбе место на земле, мистер Уайльд, а мы не можем противиться законам природы. — Она улыбнулась. — И даже у мамбы есть самка.
Уайльд поднялся.
— Что мы будем делать теперь?
Серена подняла на него взгляд, и нахмурилась. В руках у нее не было ни пистолета, ни ножа. Ему показалось, что она жалеет об этом.
— Мы живем в разных джунглях, ты и я.
— Нет, мистер Уайльд. Джунгли только одни. Вся разница в сердцах людей. Пойдемте.
Уайльд прошел вслед за Сереной через лес, через пастбище. Коровы все еще стояли, сбившись в кучу. Рядом со стадом встревоженный бык рыл землю ногой, взревывал, и, явно, не собирался подпускать кого-либо к своему гарему.
На краю огорода Серена остановилась и нашла среди трупов, лежавших в высокой траве исправную винтовку.
— Не дадите ли мне ваш патронташ? Нам может понадобиться оружие.
Он снял пояс, и она зарядила ружье. Перейдя огород, они подошли к поселку, к Последователям Бога. Те стояли, сбившись в кучку, как и коровы на пастбище. Одни разглядывали неподвижное тело Андерсона, несколько человек смотрели на Синтию Борэйн и Конрада Ломана, ожидавших около вертолета. Но большинство не отводили глаз от стоявшего в стороне Укубы.
— Бой окончен, мой Бог, — обратилась к нему Серена. — Канем, Фодио и Инга, восставшие против вашей власти, мертвы.
— Это сделали вы, мистер Уайльд,
— Он и я, вместе, — ответила Серена. — Мы спасли ваше движение и мир вашего острова, мой Бог.
Укуба пристально глядел на своих последователей.
— Никто теперь не сможет восстановить ни того, ни другого. Скажите, мистер Уайльд, неужели то, что я пытался сделать, было преступлением?
Уайльд пожал плечами.
— Кто-то когда-то написал, что молодые люди во сне видят мечты, а старики — видения. Вы попытались видеть и то и другое одновременно. Чего же еще можно было ожидать?
— Я потерял их уважение. Они уничтожат и меня и вас, если вы сейчас же не уедете отсюда.
— Это наша общая мысль, — Синтия Борэйн демонстративно помахала тем самым пистолетом, который Уайльд забрал у убитого Андерсона. — Лезь в вертушку, Конрад.
— Все, что пожелаете, — Ломан вытер лоб своим бело-зеленым платком и вскарабкался в кабину.
— Вам лучше всего отправиться с нами, Уайльд, — продолжала Синтия.
— Мы все уезжаем, — Серена передернула затвор винтовки. — Заходите в кабину, дедушка.
— Вы не можете бросить нас, — сказал кто-то в толпе. — Это будет окончательным предательством.
— Мой дедушка отрекается от престола, — оборвала Серена. — Он дает вам право выбрать его преемника самостоятельно. А если хоть кто-то из вас пошевелится, я разнесу ему башку. Входите, мистер Уайльд.
— Они правы, — сказал Укуба. — Я не могу покинуть их. Особенно теперь.
— Вы научили их смыслу жизни, — сказала Серена, — научили, как обеспечить свое существование. Если они захотят уехать, то смогут построить себе лодку. Свою мы спрятали в тростниках, они могут взять ее за образец. А что касается вашего беспокойства, дедушка, то вы покинули своих людей два года назад, когда впервые увидели Ингу. А теперь побыстрее.
Укуба вошел в вертолет. Синтия Борэйн бросила пистолет Уайльду, и забралась на место пилота. Двигатель взвыл, винт завертелся. Серена поднялась на борт, Уайльд последовал за нею и захлопнул дверь. Последователи Бога замерли, глядя на изготовившуюся подняться в воздух машину. Они лишились лидера, оказались предоставлены сами себе. До тех пор, пока не обретут нового вождя. Но он не будет иметь божественного статуса, а к тому времени, когда Зобейр сможет попытаться склеить разбитый горшок, Центр Вселенной уже будет представлять собой пустынный ком грязи посреди озера Чад, а миллионы Последователей, рассеянных по всему миру уподобятся гигантской змее с отрезанной головой: конечно, они будут конвульсивно дергаться в течение некоторого времени, но каждое движение будет отнимать у искалеченного тела последние силы.
— Я понятия не имею, куда лететь, — прокричала Синтия Борэйн.
— Прямо на запад, — откликнулась Серена, пристегивая Укубу ремнем. — Мы полетим в Кано. Харизм признает одного только Укубу. — Она улыбнулась Уайльду. — Там мы попрощаемся с вами, мистер Уайльд. Но я всегда буду считать эти десять дней, которые мы провели вместе, самыми важным в моей жизни.
— Ты не сказала мне, что собираешься делать.
— Мой прадед очень богат. И я его единственная родственница. Я буду заботиться о нем, стану для него всем на свете. — Она погладила седую голову; глаза Укубы были закрыты. — Со временем я стану такой же цивилизованной, как вы или мисс Борэйн. Со временем я, может быть, стану даже такой же богатой как она. О, мы больше никогда не встретимся. А если придется, то я позабочусь, чтобы вы не узнали меня.
— Я подвел тебя, — сказал Уайльд. — Почему ты не убила меня, как обещала?
— Вы не могли убить женщину, которую любили. Я не могла убить мужчину, которого любила. Но, пожалуй, лучше для нас больше не разговаривать.
Уайльд поднялся по лесенке и сел рядом с Синтией Борэйн.
— Хотела бы я понять, что же на самом деле там происходило, — сказала женщина. — Вы знаете, в первый день я подумала, что этот остров — какая-то добровольная каторга. Знаете, они били меня. Били тростниковыми стеблями.
Меня! Братец, я чувствовала себя не так, как ваш тезка в Рэдингской тюрьме,[31] я просто озверела. Я поклялась, что найду на них управу, и поклялась еще кое в чем, когда они отобрали мою одежду и дали мне этот балахон. А потом они заставляли меня работать, как китайского кули на плантациях. Но они все время разговаривали, и я общалась с ними. У них не было никаких преступных намерений. Нет… и впрямь, ничего. Только мир. Думаю, что через неделю я смогла бы понять, зачем все это затевалось. С чем все это связано. А теперь у меня очень странное чувство, что нас грубо оторвали от новой религии, которой можно было бы заинтересоваться.
— Если это хоть как-то утешит вас, то мне кажется, что уничтожена сама религия.
— Н-да. А знаете, за что я отдала бы сейчас десять долларов? За одну-единственную затяжку турецкой сигаретой. Турецкой! Мой Бог! Я, должно быть, лишилась последних мозгов. Скажите, а эта блондинка-зомби, на самом деле была исчадием ада?
— Она оказалась не на той стороне.
— А в вашем деле это главный вопрос. — Она искоса взглянула на Уайльда.
— Значит, назад, в прокуренную комнатушку в Уайтхолле?[32] Но,
