безоговорочно царящими в Вальморе. Каждую ночь Франваль отправлялся к супруге, где на лоне наивности и искренней любви этот двуличный человек осмеливался предвкушать осуществление своих гнусных замыслов. Достаточно черствый, чтобы быть обезоруженным бесхитростными и горячими ласками, щедро расточаемыми чувствительнейшей из женщин, злодей даже светильник любви разжигал огнем мести.
Нетрудно догадаться, что борьба Франваля за Эжени ничуть не ослабевала. По утрам, во время туалета матери, Эжени встречалась с отцом в глубине сада, где в свою очередь получала новые наставления в том, как ей должно вести себя, и милости, которые вовсе не желала полностью уступать сопернице...
Не прошло и недели пребывания в этом убежище, как Франвалю стало известно, что родственники Вальмона неутомимо добиваются расследования и дело принимает самый тяжкий оборот. Становилось невозможным представить происшедшее как дуэль: оказалось слишком много свидетелей. К тому же – как следовало из дальнейших сообщений, полученных Франвалем, – госпожа де Фарней предводительствовала врагами зятя, желая окончательно обесславить Франваля и добиться лишения его свободы либо принудительной высылки из Франции, чтобы незамедлительно возвратить под свое крыло двух дорогих существ, разлученных с ней.
Франваль показал эти письма жене: та в ту же минуту взялась за перо, успокаивая матушку, призывая ее изменить взгляд на дело, описывая счастье, которым она наслаждалась с тех пор, как невзгоды смягчили душу ее злосчастного супруга. При этом она уверяла, что напрасны попытки заставить ее вернуться в Париж, ибо она не покинет Вальмор до тех пор, пока дело мужа не будет улажено. Если же из-за злобности недругов или неразумного рвения судей он будет подвержен аресту и заклеймен позором, она определенно решила покинуть родину вместе с ним.
Франваль поблагодарил жену. Однако, не желая дожидаться уготованной ему участи, предупредил ее, что уезжает на некоторое время в Швейцарию, оставляет Эжени на ее попечение и умоляет обеих не покидать Вальмор, пока судьба его не прояснится. А он, что бы ни случилось, будет изредка наезжать в Вальмор, чтобы провести денек с дорогой супругой и сообща подумать о способах добиться возвращения в Париж, если ничто не станет тому препятствовать, либо, в противном случае, о том, как переждать где- нибудь в более безопасном месте.
Приняв эти решения, Франваль, ни на миг не забывающий, что единственной причиной его неудач послужил неосторожный шаг жены с Вальмоном, и горящий желанием отомстить, велел сказать дочери, что ждет ее в глубине парка. Там, запершись с ней в уединенной беседке и заставив поклясться в самом слепом исполнении его предписаний, он поцеловал ее и сказал:
– Вы теряете меня, дочь моя, быть может, навсегда...
Эжени заплакала, а он продолжал:
– Успокойтесь, ангел мой, от вас одной зависит возрождение нашего блаженства. И во Франции, и где бы то ни было, мы вновь можем стать почти такими же счастливыми, как прежде. Надеюсь, вы уяснили себе тот несомненный факт, что единственная причина всех наших бед заключена в вашей матери. Вы знаете: я никогда не оставлял мысли о мщении. Я скрывал это от жены, и вы были осведомлены о моих на то мотивах, вы одобрили их и помогли мне надеть повязку на ее глаза, ибо было благоразумнее и далее оставлять ее незрячей. И вот пришел срок, Эжени, пора действовать: от этого зависит ваш покой. То, что вам предстоит предпринять, обеспечит безмятежное существование и для меня. Уповаю на ваше понимание, вы слишком умны, чтобы хоть на миг ужаснуться при мысли о том, что я предлагаю. Да, дочь моя, необходимо действовать, и безотлагательно, без всяких угрызений совести, и исполнено все должно быть вашими руками. Ваша мать пожелала сделать вас несчастной, она осквернила узы, которые якобы высоко почитает, и тем самым лишилась всех прав; отныне она для вас не просто обыкновенная женщина – она становится самым заклятым вашим врагом, ибо первейший закон природы, наиболее глубоко запечатленный в наших душах, предписывает по возможности первыми отделываться от тех, кто замышляет что-то против нас. Этот священный закон беспрестанно побуждает и вдохновляет нас, никогда не ставя любовь к ближнему выше той, что мы испытываем к самим себе. Сначала мы, затем все остальные – таков естественный ход событий. И как следствие – никакого уважения, никакого бережного обращения с другими, коль скоро обнаружилось, что единственная их забота – причинение нам неприятностей и вреда; вести себя иначе, дочь моя, значило бы предпочесть других себе, а это абсурдно. А теперь давайте обсудим предлагаемый мною способ действий.
По известным вам причинам, я вынужден бежать. Если я вас оставлю с этой женщиной, то через месяц, поддавшись убеждениям своей матери, она увезет вас в Париж. И, поскольку после недавней шумной огласки вы уже не сможете выйти замуж, будьте уверены, эти две безжалостные особы завладеют вами лишь затем, чтобы заставить вечно оплакивать в монастыре и ваши слабости, и наши наслаждения. Ваша бабушка, Эжени, преследуя меня, объединяется с моими врагами, чтобы окончательно разделаться со мной: подобный образ действий с ее стороны имеет целью лишь заполучить, а значит – заточить вас. Чем болезненнее растравлены мои раны, тем хуже делается мое положение, тем сильнее и увереннее в себе становятся наши истязатели. Не сомневайтесь: ваша мать тайно сочувствует нашим врагам, несомненно также, что в мое отсутствие она примкнет к ним. А они желают моей гибели лишь ради того, чтобы сделать вас самой несчастной из женщин. Следовательно, надо стремиться всячески ослабить их, а лишить их госпожи де Франваль – значит лишить главной побудительной силы наших врагов. Допустим, мы решим поступить иначе: я увезу вас с собой. Ваша мать в негодовании тут же объединяется со своей матерью, и с этих пор, Эжени, ни одной спокойной минуты для нас обоих. Нас станут разыскивать и преследовать повсюду, ни одна страна не предоставит нам права на убежище, ни одно пристанище на всей земле не станет для нас надежным, неприкосновенным в глазах чудовищ, неотступно следующих за нами. Ведомо ли вам, как далеко поражают отвратительные орудия деспотизма и тирании, оплаченные золотом и направляемые злобой? А вот будь ваша мать мертва, госпожа де Фарней, любящая ее сильнее вас и лишь ради нее идущая на все, лишившись единственного существа, во имя которого, собственно, она и примкнула к нашим преследователям, выйдет из игры, перестанет подстрекать моих недругов и вдохновлять их на борьбу против меня. С этой минуты случится одно из двух: либо дело Вальмона улаживается и более ничто не противодействует нашему возвращению в Париж, либо оно отягчается и, вынужденные уехать за границу, мы, по крайней мере, будем укрыты от стрел госпожи де Фарней, ибо, пока ваша мать жива, у той не будет иной цели, кроме как отравлять нам жизнь, поскольку, еще раз повторяю, она воображает, что благополучие ее дочери может быть устроено лишь ценой разрыва наших отношений.
С какой бы стороны ни оценивать наше положение, очевидно одно: госпожа де Франваль нарушает наш покой, а ее мерзкое существование – самая главная помеха нашему блаженству.
– Эжени, Эжени, – с горячностью продолжает Франваль, беря ладони дочери в свои. – Милая Эжени, ты ведь меня любишь: неужели же из-за боязни совершить один поступок, столь жизненно важный для нас, ты захочешь навеки потерять того, кто тебя обожает? О милый, нежный мой друг! Решайся, ты можешь сохранить лишь одного из нас. Ты непременно должна совершить или матереубийство, или отцеубийство. Тебе остается лишь выбрать сердце, куда вонзится твой преступный кинжал: либо погибнет твоя мать, либо нужно отречься от меня... Нет, что я говорю – отречься! Тебе следует самой пронзить меня. Да и на что мне жизнь без тебя? Думаешь, я смогу существовать без моей Эжени? Устою против воспоминаний о наслаждениях, что вкушал в ее объятиях, об упоительных восторгах, навечно потерянных для меня?
Твое преступление, Эжени, равно тяжко в обоих случаях: предстоит либо избавиться от матери, которая ненавидит тебя и озабочена лишь тем, чтобы сделать тебя несчастной, либо убить отца, что дышит лишь тобой одной. Выбирай же, выбирай, Эжени, и, если ты приговоришь к смерти меня, действуй без колебаний, неблагодарная дочь, раздирай без жалости сердце, чья единственная вина – избыток любви к тебе: я благословлю удары, нанесенные твоей рукой, и последний мой вздох я сделаю, обожая тебя!
Франваль умолкает; он ждет ответа дочери. Она словно окаменела, не решаясь сделать роковой выбор. Наконец, она бросается в объятия отца.
– О ты, кого я буду любить всю мою жизнь! – восклицает она. – Как можешь ты сомневаться в моем выборе? Как ты мог усомниться в моей решительности! В сей же миг дай мне в руки оружие, и та, что приговорена из-за собственных гнусностей и ради твоей безопасности, тотчас падет под моими ударами. Научи меня, Франваль, покажи мне, как действовать, и уезжай, раз это требуется для твоей безопасности. Я буду извещать тебя обо всех своих поступках. Однако, какой бы оборот ни приняли события, настоятельно прошу, когда наша противница погибнет, не оставляй меня одну в этом замке. Приезжай за мной, либо
