Готов хоть на рогоже выйти в плаванье.
Гермес
А жив Кратин мудрейший?
Тригей
Умер он в тот год,
Как был набег спартанцев.
Гермес
Умер как?
Тригей
Да так!
Свалил удар. Разбилось сердце старое,
Когда с вином бочонок стали в щепы бить.
А сколько бедствий город испытал других!
(К богине Мира.)
Нет, никогда с тобой мы не расстанемся!
Гермес
Так что же! В жены Жатву ты возьми себе,
На хуторе живи с ней, чтоб росли у вас,
Цвели и зрели гроздья виноградные!
Тригей
(к Жатве)
Так подойди ж и дай поцеловать себя,
Красотка! Вредно, думаешь, Гермес-дружок,
Поспать мне будет с Жатвой после долгих лет?
Гермес
Нет, коль запьешь настойкою полынною.
Возьми с собой и Ярмарку. И отведи
Ее в Совет. Там место ей законное!
Тригей
Совет, блаженство ждет тебя с женой такой!
Какая будет выпивка трехдневная!
А угощенье: суп, кишки вареные!
Гермес дражайший, будь здоров!
Гермес
И ты прощай!
Дружок, будь весел и не забывай меня!
Тригей
Эй, жук! Сюда! Пора лететь домой, домой!
Гермес
Нигде жука не видно.
Тригей
А куда ушел?
Гермес
Впряженный в колесницу Зевса, молнии
Влачит.
Тригей
Бедняга! Чем же он прокормится?
Гермес
Сыт будет Ганимедовой амвросией.
Тригей
А как мне вниз спуститься?
Гермес
Не робей! Вот здесь
Сойдешь, с самой богиней вместе.
Тригей
(к Жатве и Ярмарке)
Милые!
Сюда за мной скорей идите. Многие
Вас ждут, желанья сладостного полные.
Тригей вместе с Жатвой и Ярмаркой спускается вниз
и покидает орхестру.
Хор остается один.
ПАРАБАСА
Корифей
Так иди же с весельем на радость! А мы отдадим на хранение
слугам
Нашу утварь, кирки и веревки. Народ непутевый толпится
у сцены.
Здесь воришек не счесть. Так и шарят они, что стащить бы
и чем поживиться.
В оба глаза добро караульте! А мы обратимся к собравшимся
с речью,
Скажем зрителям все, что пришло нам на ум, и пройдемся
дорогами мыслей.
Надзирателям палками следует бить комедийных поэтов, что
смеют,
Выходя, пред театром себя восхвалять в анапестах и хвастать
бесстыдно.
Но когда справедливо, о Зевсова дочь, превосходного славить
поэта,
Кто соперников всех в комедийной игре одолел, став любимцем
народа,
То тогда наш учитель считает, что он и хвалы и награды
достоин.
Из поэтов один он противников всех уничтожил, кропателей,
жалких,
Кто над рубищем грязным смеяться привык, кто со вшами
отважно воюет,
И с разинутой пастью Гераклов прогнал, вечно жрущих и
вечно голодных.
Он с бесчестием выкинул их, от беды он избавил рабов
горемычных,
Суетящихся, строящих плутни везде, а в конце избиваемых
палкой,
Выходящих обычно из дома в слезах и затем только автору
нужных,
Чтобы раб-сотоварищ их мог поддразнить, над побоями зло
насмехаясь:
'Ах, бедняк, это кто ж изукрасил тебя? Или с тылу с великою
ратью
На тебя навалилась трехвостка? Иль ты к лесорубам попал
в переделку?'
Наш поэт устранил эту грубую брань, шутовство балаганное
это,
И большое искусство он создал для нас и высокую башню
построил
Из возвышенных мыслей, из важных речей, из тончайших,
не рыночных, шуток.
Не на мелкую сошку, ничтожных людей, ополчился поэт,
не на женщин,
Но с Геракловым мужеством в гневной душе он восстал
на великих и сильных
Он прошел через страшный кожевенный смрад, через злости
вонючей угрозу.
Да, без трепета с первых шагов поднялся он на чудище
с пастью зубастой,
Чьи глаза, как у Кинны распутной, огнем, словно плошки,
свирепо горели,
А вокруг головы его лижущих сто языков, сто льстецов
извивались.
Его голос ревет, как в горах водопад, громыхающий, гибель
несущий,
Он вонюч, словно морж, он задаст, как верблюд, как немытая
Ламия, грязен.
Я взглянул на него, не дрожа, не страшась, я вступил с ним
в смертельную битву.
Ради вас, ради всех островов я в борьбу с ним вступил.
И за это сегодня
Вы должны благодарностью мне заплатить и старинную
дружбу припомнить.
