- В лесу? - Семенов не мог скрыть своей тревоги.
- Близко не подпустил ни меня, ни Архыза. Постоял, поглядел и ушел. Совсем не похож на прежнего Лобика. Чужой.
- Да-а... - раздумчиво произнес лесник. - Вот такие дела-то. Обидели зверя, он и... Ты чего не пьешь чай-то? Подлить горячего? Чудеса! Убег тот Лобик из-под носа у лесничества. Не без понятия зверь!
Александр Егорович промолчал. Разве мог он подумать в ту ночь...
Перед сном Молчанов вышел из дому, сел на лавку у дверей. Под ноги подкатился Архыз. Влажная иссиня-черная ночь висела над лесом. Мелкие звезды кучно высыпали на черном небе. Едва виднелись контуры вершин, ограничивающих горизонт. Улегся дневной ветер, было тепло, пряный дух волнами накатывался из джунглей, убаюканных ночью. На южном склоне осень ощущалась слабо; буйная зелень властно укрывала горы.
Он вспомнил, что в школе у Бориса Васильевича начались занятия. Значит, и Таня... Боже, как мог он запамятовать! Ведь она приехала, она здесь, дома!
Молчанов поднялся и вошел в дом.
- Петро Маркович, - сказал он решительно и быстро. - Ты извини меня, но я должен идти, прямо сейчас.
- Смотри-ка, ведь десять часов. И темень - глаз выколи.
- Фонарь дашь мне?
- Фонарь можно. Тогда так решим: я провожу тебя. И не отговаривай, тут до гравийки ты дорогу плохо знаешь, а там уж пойдешь сам.
Через десять минут желтый свет 'летучей мыши' покачивался над дорогой из кордона, освещая небольшой кружок, ноги людей и фигуру собаки, бредущей позади, устало свесив голову.
В первом часу ночи Молчанов постучался к Борису Васильевичу. Тот выглянул в окно, сонно сказал 'сейчас', и через минуту Александр Егорович пожимал ему руку.
- Мы ждали тебя раньше, друг мой, - сказал учитель.
- Мы?!
- Именно мы - Таня и я.
- Значит, приехала?!
- Она обязательный человек, Саша. Уже несколько занятий провела.
- Совсем приехала?
- Знаешь, в этом ты разберешься, когда встретишь ее. А сейчас раздевайся. Пожалуйста, не стой передо мной этаким столбом.
- Я, пожалуй, пойду...
- Свидание в час ночи?.. Совсем не думаешь, что говоришь. Раздевайся, а я достану тебе постель и согрею чай. Будь умненьким, Саша, и помни; утро вечера всегда мудреней.
И за коротким чаем, и в постели, когда все стихло в доме, Александр робко и непрестанно улыбался. Лежал, руки за голову, смотрел в потолок и улыбался. Какой там сон! Думал, ни за что не уснет, а не заметил, как сморило, и вдруг почувствовал, что его уже тормошат. Открыл глаза, в комнате - предрассветная синь, Борис Васильевич рядом.
- Вставай, шесть скоро. Пока то да се... Ну-ка, по-военному!
4
Он знал, по какой дороге ходит в школу Таня. Еще когда учились, не один раз поджидал ее, чтобы идти вместе и в школу и из школы. Вряд ли она изменила традиции, тем более что это самая короткая дорога, мимо столовой, направо, мимо парка и магазина, и еще вниз, к реке, два квартала по узкой улице, заросшей спорышем и подорожником.
Шел, улыбался, и кто встречался - оглядывались на него: смотри, какой радостный человек! Ни о чем другом не думал, только о Тане, даже загадал, в каком она платье сегодня: в сером, строгом. И белый воротничок. И белые кружевные манжеты. Есть у нее такое, видел.
Таня выбежала из-за поворота у самого парка. Он угадал: она была в сером, строгом платье. С черным портфелем в руке. Выбежала, увидела Молчанова в семи шагах, с ходу остановилась, почему-то перехватив портфель обеими руками. А он шел навстречу, и лицо, глаза, губы - все у него светилось радостью, и слова: 'Ну, здравствуй!' - он тоже сказал радостно, светло и просто, словно и не было трудных годов и расставания, словно опять они ученики десятого, и сейчас он повернет за ней, и пойдут они неторопливо, размахивая портфелями, потому что до первого урока еще двенадцать минут.
Губы у нее дрогнули. Как тогда, в аэропорту, прислонилась она головой к его плечу, к щеке, и мягкие волосы скользнули по Сашиному лицу. Но это мгновение. Таня отшатнулась, посмотрела в глаза и быстро поцеловала. Он хотел обнять ее, она вдруг покраснела, отодвинулась и скользнула взглядом в сторону.
- Здравствуй, - сказала она, сунула ему портфель, повернулась, и они пошли к школе совсем так же, как много лет назад.
- Рассказывай, - попросил он.
- О чем?
- Ну как здоровье, самочувствие, как живется...
- Ах, Саша, Саша! Разве я могу сейчас? Я так давно не видела тебя!
- Вот и рассказывай. А хочешь - я...
- Будем идти, молчать и я буду потихоньку смотреть на тебя. Ты прямо из леса?
- Ночью пришел. Не дал спать Борису Васильевичу. Как Саша-маленький?
- Он так обрадовался, когда я приехала! Прыгал, прыгал, а потом весь день ходил, держась за юбку. Он подрос, возмужал. Да, совсем забыла: это правда, что ты остаешься в Поляне?
- Правда.
- Отлично! Пропуск в заповедник для моих учеников всегда обеспечен!
- Ты какие классы ведешь?
- Старшие, Саша. Биология. Ты где остановился? И когда Елена Кузьминична приедет?
- Как только соберется... Значит, с Ленинградом все?
- Тысяча вопросов. Нет, Саша, так не годится. Помолчим. Иначе я приду в класс и начну рассказывать не о Дарвине и Ламарке, а о Молчанове, и тогда случится конфуз, и Борис Васильевич на педсовете скажет в мой адрес какие-нибудь страшные слова.
- Сколько у тебя уроков?
- Три.
- Значит, ты освободишься...
- В половине первого.
- Я буду ждать. Вот здесь.
- Ладно. И пойдем к нам обедать.
Они подошли к школе. Во дворе шумела детвора, бухал мяч, - все, как бывало и при них.
- Пока! - Таня подняла ладошку. - Архыза не забудь, Саша ждет его не дождется.
И он поднял руку, отсалютовал, пошел в сторону своего отдела, где начальника ждали серьезные дела и разговоры, не располагающие к улыбкам. Но он еще долго шел с радостным, сияющим лицом и никак не мог стереть простую доброту с лица.
Как хорошо в этом мире!
Работал, принимал посетителей, перелистывал бумаги, каждые двадцать минут поглядывал на часы, сперва на руке, потом на стене. Чтоб без ошибки.
И в двенадцать поднялся из-за стола, прошелся от окна к окну, потом вспомнил, что надо за Архызом, и заспешил.
Овчара он оставил во дворе у Бориса Васильевича, наскоро привязал его к какому-то колышку и только сейчас вспомнил, что утром не покормил.
Он заглянул во двор с улицы. Увидел, что того колышка уже нет. Куда Архыз мог убежать? Впрочем, по улицам бегать не станет, ясно - куда.
На условное место Молчанов пришел раньше. Заглянул в парк. Все тут свежо и зелено. Под каблуками потрескивает ракушечник, им всегда засыпают дорожки. Обошел свежевыбеленный памятник защитникам Кавказа, машинально прочитал имена, которые еще в детстве знал, и тут увидел Таню.
