— Андрей… — Виолетта взяла его за руку.
— Посмотрите, нас зовет ваш муж, — прервал ее Андрей, без труда разжимая ее пальцы и освобождая свою руку.
Он указал ей на берег, где стоял Леонид и призывно махал им, и первый вошел в воду. Девушка посмотрела ему вслед. Все то, что начало происходить с ней с момента встречи с Андреем, было так странно, и необычно, и так хорошо. То, что он сейчас сказал ей, было и больно, и приятно одновременно. Еще никогда ничьи слова не затрагивали так сильно ее душу, не приводили ее в трепет и не приносили ей столько радости. Виолетта, как всегда, с разбегу бросилась в воду и поплыла. Хорошо бы этот щемящий восторг не покидал ее подольше. Последнее время она жила в состоянии постоянной подавленности, а теперь это ощущение оставило ее.
Девушка вышла на берег. Леонид подвел к ней невысокого лысоватого мужчину лет пятидесяти, в легком светлом костюме, с аккуратно подстриженной черной бородкой и тонкой полоской черных усов над приветливо улыбающимися ярко-красными полными губами. Темные очки, в которых отражалась Виолетта, не позволяли видеть его глаз.
— Александр Анатольевич Преображенский, — представился он, протягивая ей руку.
— Виолетта, — девушка собралась пожать протянутую ей руку, но мужчина галантно поднес к губам ее ладонь, пощекотав ее усами, и долго не отпускал.
— Вы с первого взгляда очаровали меня, Виолетта, — сказал он наконец. — Вы даже представить себе не можете, как ваше имя гармонирует с вашей внешностью. И в нем, и в вас есть изящество и загадка. Вы только послушайте: Ви-о-лет-та.
Он почти пропел ее имя и, обратившись к молодому человеку, почти мальчику, стоящему невдалеке, спросил:
— Ты согласен со мной, Миша?
— Согласен, — ответил тот высоким, тонким голосом.
— Но позвольте представить вам моего спутника. Это Миша, студент отделения муз-комедии нашего театрального училища, — произнес Преображенский.
— Майкл, — юноша протянул Виолетте руку.
Пальцы у него были длинные и тонкие, как у девушки. И когда Виолетта притронулась к ним, она удивилась, до чего же они нежные. Да и сам он был похож на переодетую девушку, настолько он был хрупок и строен. Особенно красивы были его огромные черные глаза с длинными загнутыми вверх ресницами и касающиеся плеч чуть вьющиеся волосы.
— Александр Анатольевич предупредил меня, что приедет не один, но я полагал, что он будет с женой, и не предусмотрел раздельных комнат. Но ничего, мы что-нибудь придумаем. Я очень рад нашему знакомству, — сказал Леонид, и пальчики Майкла утонули в его массивной руке.
— Миша очень талантлив. Он учится только на первом курсе, но уже играет в моих спектаклях. Вы еще услышите, как он поет. Настоящий соловей. Такого таланта, как у этого мальчика, я давно не встречал в стенах нашего училища. А посмотрите, какие у него глаза! В них можно увидеть бездну ада и высоту ночного неба, — обнимая юношу за плечи, говорил Преображенский.
— Перестаньте, Александр Анатольевич, ведь вы же знаете, что все это неправда. — Майкл, улыбаясь, посмотрел на режиссера.
— Я думаю, ваш мэтр, Майкл, говорит правду, — поддержала разговор Виолетта, отыскивая взглядом Андрея.
Он стоял, прислонившись к гибкому стволу плакучей ивы, свесившей свои ветви до самой воды. На его губах промелькнула презрительная усмешка. Девушка отнесла ее на свой счет и покраснела. Ей очень хотелось подойти к нему и объясниться по поводу их прерванного разговора, но она не могла оставить гостей. Ведь она — хозяйка дома, и ее долг занимать их, даже если сейчас ей больше всего на свете хочется оказаться вдали от всех с человеком, который только что сказал ей столько грубого и нежного одновременно.
— Может быть, вы хотите выпить чего-нибудь прохладительного? — спросила она гостей. — Тогда пройдемте в дом.
— Я бы не отказался от стакана сока со Льдом, — тряхнул кудрями Майкл.
— Только не простуди горло, — заботливо предупредил его Преображенский и, обращаясь к Леониду и Виолетте, спросил, указывая на Андрея: — А кто этот античный бог?
— Это мой шофер, — пренебрежительно ответил Леонид.
Больше никто не обращал внимания на Андрея. Лишь Леонид иногда обращался к нему с краткими распоряжениями.
Погрузив все необходимое для пикника, Андрей захлопнул багажник и услужливо распахнул перед Виолеттой переднюю дверцу автомобиля.
— Прошу садиться, — с холодной вежливостью сказал он.
Виолетта, расстроившись, опустилась на сиденье. Она чувствовала непреодолимую тягу к этому человеку, ей хотелось, чтобы то доверительное, что возникло между ними на дороге, продолжалось. Даже если бы он сердился на нее, как на песчаной отмели, — ведь это значило бы, что она ему небезразлична. Но он обращался ко всем с одинаковой равнодушной корректностью. Он сел рядом с Виолеттой. Остальные сели сзади.
— Можно ехать, Леонид? Все готовы? — спросил Андрей.
— Да, — ответил Леонид.
— Накиньте, пожалуйста, ремень безопасности, — обратился Андрей к Виолетте. — Здесь недалеко пост ГАИ.
Виолетта с Майклом стояли на борту и смотрели, как их катер оставляет позади себя белый след, разрезая кажущуюся зеленой от глубины поверхность воды. Ветер дул им в спину и трепал волосы. Холмистый зеленый берег уменьшался в размерах, и разноцветные дачи, выглядывающие из-за крон деревьев, казались пестрыми точками. А впереди уже вырисовывались очертания Зеленого острова, который казался черным из-за бьющего в глаза слепящего солнца. Девушка любовалась пейзажем.
— Ты любишь природу, Майкл? — спросила она юношу.
— Я не очень люблю настоящую жизнь. Она кажется мне много тусклее, чем та, которую мы создаем на сцене. Я люблю театр. Когда начинается спектакль, нарисованные декорации кажутся мне более естественными и яркими, чем то, что мы сейчас видим. Но Александр Анатольевич считает, что иногда нужно отдыхать. Так будет больше сил для занятий нашим делом и для того, чтобы нести людям искусство, — ответил он.
— Я видела спектакли, поставленные Преображенским. Я мало знаю театр, но мне они очень понравились. Особенно запомнилась его постановка по «Белой гвардии» Булгакова, — сказала Виолетта.
— Еще бы не понравилось! Александр Анатольевич — настоящий творец. Мир, который он создает, очень интересен. Представьте, когда его нет в зале, на сцене находятся безликие люди, и вдруг появляется он: несколько слов и жестов, и люди обретают лица, и голос, и характер. Они начинают плакать и смеяться, и вместе с ними начинают плакать и смеяться те, кто придет смотреть на них, — увлеченно рассказывал Майкл.
Его бледные щеки раскраснелись, глаза возбужденно сверкали.
— Преображенский — он как Бог. Его нельзя не любить, — сказал он.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Виолетта. — Я занимаюсь медициной, иммунологией, под руководством профессора Карабчиевского. Он для меня то, что для тебя твой режиссер. Его знания, его преданность делу, его талант навсегда останутся для меня идеалом, к которому я стремлюсь. Когда он в белом халате колдует над своими пробирками, а потом совершает чудеса, помогая вернуть людям здоровье, а иногда — жизнь, он тоже кажется мне Богом.
— А вы представьте, Виолетта, как Богам бывает одиноко, — услышали молодые люди голос Преображенского, который незаметно подошел сзади и слышал их разговор.
Об обнял за плечи девушку и юношу.
— Творцы — самые одинокие существа из всего живущего. Они видят, насколько несовершенен мир,
