Одни интеллектуалы разумом пользуются. Другие разуму поклоняются.
Г. К. Честертон
Восторженные романтики рассказывают о страданиях народа и о подвигах тех, кто свергает «народных мучителей». Чтобы этот миф был поярче, надо хорошенько расписать ужасы «старого режима». Так, чтобы всякому стало понятно, — свергнуть такое царство безысходного кошмара — дело чести и доблести!
Получается так, что народ голодал, ему было плохо и становилось все хуже и хуже. В популярной, в том числе детской литературе все описывается с предельной ясностью: описывается, например, деревня, сожженная карателями, французскими регулярными властями. Каратели убили всех мужчин, воронье кружит над деревьями, над трупами повешенных. В разваленном доме ютятся одетые в лохмотья живые скелеты. Дети уже и ходить не могут, ползают, почти невменяемые. Мама кормит их похлебкой из мяса дохлой лошади[10].
Тут все понятно: бей страшный и проклятый королевский режим! Ничего ужаснее него не было никогда и никогда быть не может, по определению.
...Вот только было-то все совершенно не так. Начнем с того, что Франция середины - конца XVIII века была самым передовым государством Европы. В том числе и самым благополучным и сытым. Уровень жизни французского крестьянина был заметно выше уровня жизни большинства крестьян всех остальных европейских держав. Горожанин, купец или ремесленник не только были сытее, но и были намного лучше защищены законом от произвола властей, чем горожане любого другого государства.
Французская революция 1789-1794 годов грянула не потому, что французам было хуже всех, а как раз потому, что им было лучше. Если быть совершенно точным, то им было лучше, чем кому бы то ни было. А потом, в самом конце XVIII века, стало чуть хуже, чем раньше.
Да не буду понят, что Франция не нуждалась вообще ни в каких реформах. Нуждалась. Самоуправление оставалось слабым, громоздкая бюрократия сковывала любую инициативу. Так же и в экономике: средневековые цеха давили всякую инициативу, внутренние таможни и налоги, пришедшие из XV века, давили любое развитие в зародыше.
Только не надо рассказывать марксистские сказки о «передовой буржуазии» и «реакционном дворянстве»! Реформы 1774-1775 годов проводил аристократ Тюрго. Сопротивление его реформам дружно оказывали и дворяне, и цеховая буржуазия. По словам историка Мишле, «надменная потомственная лавка была взбешена не менее, чем Версаль».
Многие историки считают, что и «мучная война» 1775 года, и торгово-промышленный кризис 1787 г. — прямое следствие неудачного эксперимента Джона Ло (кстати, еще один дворянин — только шотландский). Джон Ло пытался ввести бумажные деньги вместо металлических. Он многого добился, но сделал несколько серьезных ошибок, увяз в спекуляциях, и его система развалилась.
Кризис 1787 года возник во многом потому, что денег не хватало. Товаров произвели столько, что металлическая денежная масса не могла угнаться за ростом товарной массы. Но никаких серьезных последствий кризис не имел. Ничего похожего на Великую депрессию 1929 года! И уж, конечно, если дети и умирали с голоду, то никак не из-за кризиса и не из-за мотовства королевского двора.
Естественный вопрос: неужели такая мелочь, как некоторое ухудшение экономики, могла вызвать побоище, длившееся несколько десятилетий?!
Вопрос такой же наивный, как: неужели Февральскую революцию в Петербурге 1917 года вызвало исчезновение из магазинов белых булок?!
Конечно же, дело не в белых булках и не в проблемах назначения новых налогов. Эти ничтожные поводы — только провокации назревших выступлений.
Ученым давно известно, что революции порождают не голод и гуманитарная катастрофа, а обманутые ожидания. Когда человек действительно голоден и убог, он не восстает — он судорожно борется за существование.
«Голодные бунты обычно устраивают сытые люди. Парадокс состоит в том, что революционным ситуациям, кризисам обычно предшествуют периоды экономического роста, а не упадка. Беспорядки в обществе начинаются не тогда, когда приключается «обострение выше обычного нужды и бедствий», не тогда, когда ситуация в экономике плоха по объективным показателям, а совсем наоборот — когда экономика растет! Потому что параллельно растут ожидания людей. А поскольку потребности и ожидания всегда растут быстрее экономики, нарастает неудовлетворенность, людям представляется, что они живут совсем не так, как они должны были бы жить, что их существование невыносимо.
Возникает то, что в психологии называется ретроспективной аберрацией, то есть смысловой переворот — хотя по объективным критериям уровень жизни вырос, людям кажется, что все ужасно и в прошлом было лучше. И именно так это описывают мемуаристы, летописцы, выдавая свои ощущения за фактическое положение дел...
Дальше, когда экономический рост по каким-то причинам сменяется относительным спадом, а ожидания по инерции продолжают расти, разрыв влечет за собой социальные обострения...»[11]
Вот он, механизм начала революции: когда было хорошо, но стало чуть хуже прежнего — тут обыватель начинает возмущаться. Для него ведь «очевидно», что кто-то виноват в отсутствии белых булок и в необходимости платить еще один налог.
Приходится сделать вывод: Французская революция 1789-1794 произошла потому, что королевское правительство брало слишком мало налогов и слишком заботилось о населении своего государства. Население же не слишком заслуживало этой заботы.
Впрочем, кроме умирающих с голоду крестьянских детей, над памятью о Французской революции 1789-1794 годов черными воронами кружат еще две сказочки: истории про невероятную роскошь французского королевского двора и про чудовищный произвол королевского правительства.
Об этом сказать можно коротко: на содержание двора ежегодно тратилось порядка 5-7 млн ливров при бюджете государства в 80-90 млн ливров. Это много. Двор был очень богат и очень расточителен. Король раздавал ренты, пенсии и стипендии. Многие дворяне жадно шакалили эту «халяву». При дворе существовало множество синекур. Например, ночной горшок короля выносили пять человек, одетых в бархат и вооруженных шпагами. Всем им установлено было щедрое жалованье.
Но все же двор королей выполнял важную роль: представительскую. Как Версаль становился объектом для подражания других монархов Европы, так же подражали нравам французского двора и поведению аристократии. Передовая страна, претендующая на лидерство в сфере нравов и культуры, должна была иметь нечто подобное.
Что же до расходов на двор... Они были заметно меньше расходов на армию и флот. Меньше 10% бюджета.
Как известно, французские короли правили вообще без всяких законов. Так же хорошо известно, что они давали своим любимцам такие страшные бумаги: карт-бланш...
Карт-бланш (французское carte blanche, буквально — чистый бланк) — это чистый бланк, подписанный лицом, предоставляющим другому лицу право заполнить этот бланк текстом. Что-то вроде записки, которую кардинал вручает демонической Миледи, а у нее отбирает д'Артаньян: «Все, что сделано подателем этого документа, сделано по моему приказу и с моего разрешения».
Карт-бланш и правда давали купцы и банкиры своим доверенным лицам. Чтобы приказчик или подельник купца получил нужную для ведения дел сумму денег. От этой сказочки произошел современный переносный смысл: дать карт-бланш — значит, предоставить кому-либо неограниченные полномочия, полную свободу действий.
Карт-бланш в политике — это даже хуже! Вручая своему фавориту чистый лист бумаги со своей подписью и печатью, король разрешал творить какой угодно произвол! Ведь придворный мог написать на листе бумаги абсолютно все, что угодно!!! Он мог, именем Его Величества, потребовать: «Выдать мне из сокровищницы миллион ливров золотом!» Или начать войну с государством, которое ему не понравилось. В общем, учинить что угодно и все совершенно безнаказанно, от имени самого же короля.
Некоторым писателям, в том числе и Александру Дюма, хватало совести рассказывать, что карт-бланш позволял частным лицам расправляться со своими врагами. Придворный вписывал в карт-бланш имя своего врага и отправлял его без суда и следствия в Бастилию. На срок, какой сам захочет определить. В общем, ужас.
У этих страшных карт-бланшей короля есть только одна «странная» особенность: ни один историк никогда не видел ни одного карт-бланша. Ни в одном архиве, ни в одном музее не хранится ни одного карт-бланша. Ни с именем личного врага, получившего карт-бланш придворного, ни без него. Никогда. Нигде. Ни одного.
Видимо, королевский режим, чтобы спрятать концы в воду, выпускал карт-бланш исключительно на бумаге, которая сама по себе исчезает при приближении к ней прогрессивно мыслящих историков.
А если серьезно — сказка про карт-бланш — это очередная байка про зверства королевского режима, не имеющая решительно никакого отношения к реальности. Даже не бред. Это сознательная клевета на правившую во Франции законную династию, Французское государство, его законы и порядки. Подлое и мерзкое вранье.
Все знают про мерзость королевского режима. Точно так же все знают, что во Франции выпускалась гениальная книга Энциклопедия и что писали ее классики и гении, за необъятность ума прозванные «энциклопедистами». Самым великим и гениальным из них был Вольтер, чуть менее гениальными были Дидро, Гольбах, Мирабо и другие великие люди. Это были самые великие ученые и философы своего времени, убежденные просветители, отдавшие свой ум и талант на службу народу.
Да-да. Это действительно знают все. Вот только никто не знает, какие именно гениальные творения создали все эти великие люди. Действительно: если кого-то называют великим ученым, неплохо бы поинтересоваться, каковы его великие открытия? Великий философ? А какие именно гениальные обобщения вышли из-под его пера?
Нелегка участь того, кто возьмется показать эти великие ученые и философские труды. Не потому, что ничего не сохранилось. Прекрасно сохранилась и сама «Энциклопедия», и целые тома творений всех энциклопедистов и просветителей, классиков и гениев. Нелегка участь потому, что этих открытий и философских концепций просто нет. Вообще.
