— … нужно перебросить в Хейсэтраск войско из Левкии, на случай если герцогине Адельгейде понадобится помощь, — говорил полемарх.
— Извините, — перебил я, — но, по-моему, этого делать не следует!
Все Советники, да и мать, воззрились на меня с таким изумлением, словно на моих плечах выросла еще одна голова. Меня это нисколько не смутило, и я поспешил воспользоваться их изумлением, иначе разве бы они стали слушать четырнадцатилетнего юнца, будь он хоть трижды наследным принцем?
— Гульбис не пойдет ни на Хейсэтраск, ни на Литокефал. Войско у него сплошь конное, осадных машин нет, и этих крепостей ему не взять без долгой осады, которая ему совсем ни к чему, поскольку ее все равно придется снять, когда подоспеют на помощь наши основные силы. Он пойдет на Медах! Крепость там мощная, построенная еще в ту пору, когда требовалось охранять границу с Вендией. А теперь надобность в ней отпала, и гарнизон там — человек триста, да и те по большей части калеки. Зато, взяв эту крепость, Гульбис получит возможность угрожать и Вендии, и Сермии, и даже Эстимюру, если к нему потом подойдут основные войска Жунты. Сейчас он, скорей всего, идет в набег один. Король Пизюс — трус, он не ввяжется в большую войну, пока не прощупает наши силы.
Я умолк. Молчали и Советники, переваривая услышанное, и мне уже начало казаться, что сейчас они отметут мое мнение как ребяческое и посоветуют — предельно вежливо, конечно, — помалкивать и слушать, что говорят старшие. Наконец маркграф Адальберт нарушил подзатянувшееся молчание.
— Принц прав, — сказал он, — Пизюс действительно сам ни на кого не полезет. Гульбис не раз уже выступал в качестве пса Пизюса, совершая набеги на соседей Жунты. Если дело шло удачно — Пизюс его поддерживал, а если нет — отправлял послов с извинениями и обещал наказать своего непокорного вассала. Уже раз пять так наказывал… отеческим порицанием.
— Принц прав и в другом, — поддержал его граф Клеомен, — Гульбис непременно попытается взять Медах. Пять лет назад он уже пытался это сделать, воспользовавшись замятней на наших восточных границах, когда старый король погиб в битве с Суримати. Но тогда Вендию еще не присоединили и войск там хватало. Он только зубы обломал о крепкие стены Медаха и убрался восвояси, а Пизюс, и верно, прислал послов с извинениями. Да, Гульбис наверняка пойдет на Медах.
— Ну, в таком случае у нас найдется чем его встретить, — решительно заявил полемарх. — Нужно немедля отрядить гонца в Медах и предупредить барона Асмунда о нападении. И одновременно перебросить к Медаху все имеющиеся у нас под рукой силы, возможно даже из Левкии, и ударить по Гульбису, когда он подступит к стенам Медаха…
— Нет! — снова перебил я полемарха. Его предложение, вероятно, тоже сулило победу, но не такую, какой жаждал я. Мне совсем не хотелось, чтобы Гульбис опять уполз зализывать раны и получить очередное «отеческое порицание» от Пизюса. Я желал разгромить его наголову! — Нет! Если мы застигнем его у стен Медаха, то он просто-напросто опять улизнет и будет дожидаться другого удобного случая. Надо всыпать ему так, чтобы раз и навсегда пропала охота соваться в наши пределы! Одо… — Я повернулся к самому молодому из Советников, руководившему после смерти Абделая всеми лазутчиками королевства: — Помнишь, как мы с тобой позапрошлым летом охотились под Медахом на зайцев?
— А, на том лугу между двумя болотами, — улыбнулся барон Одо. — У него еще такое смешное вендийское название…
— Межумошки, — подсказал я.
— Вот-вот. Помню еще, как эти проклятые зайцы удирали от нас в болота, сигали с кочки на кочку. Куда там собакам догнать их! Только тех и притаскивали, что удавалось подстрелить.
— Человек не заяц, тем более конный воин в кольчуге. Жунтийцам по болотам не ускакать. А луг этот находится в пяти днях пути от Балги и в одном конном переходе от Медаха. Гульбис непременно устроит там дневку, чтобы на следующий день напасть на Медах со свежими силами. Надо, не дожидаясь подхода левкийской рати, перебросить все наличные силы именно туда! И раздавить Гульбиса.
В палате Совета снова воцарилось молчание. Советники переглядывались, видимо не зная, как повежливей отвергнуть эти бредни. Я убрал руки со стола и стиснул кулаки. Добавить я больше ничего не мог, равно как и не представлял себе, что делать, если отвергнут мое предложение. Я знал, что я прав, но, хоть я и носил звание наследного принца, мой голос в делах королевства был далеко не решающим. Последнее слово останется, конечно, за матерью, но та ни за что не пойдет против единодушного мнения Советников. Так что ничего хорошего от этого молчания я не ждал.
И тут заговорил молчавший все заседание глава Государственного Совета, престарелый герцог Арантконский Харольд.
— Мальчик прав, — внезапно усмехнулся он. — Этого Гульбиса давно пора проучить, и, похоже, принц нашел самый подходящий способ. Думаю, его и следует поставить во главе воинства, которое отправится против Гульбиса. Разумеется, с одобрения Вашего Величества. — Он повернулся к матери и вопросительно посмотрел на нее. Я же так обрадовался неожиданной поддержке, что даже не обиделся на «мальчика». Впрочем, с высоты семндесятидвухлетнего возраста ему и моя мать казалась «девочкой», иной раз, забывшись, он называл ее просто по имени, а она ни разу не поправляла и сама, бывало, звала его «дядя Харольд».
Но на сей раз она себе такого не позволила.
— Одобряю, герцог. Всеми воинскими силами королевства, естественно, по-прежнему командует полемарх, но в войско, идущее в поход на Гульбиса, назначается стратегом принц Главк. А для поднятия духа воинов я лично отправлюсь с отрядом в Медах.
Само собой, посыпались возражения, Советники в один голос упрашивали мою мать не подвергать опасности свою драгоценную особу и осторожно намекали, что в ее положении такой поход может оказаться делом нелегким, но почему-то стеснялись называть ее «беременной». Они могли бы поберечь силы, — если уж мать вобьет что-то себе в голову, на нее не подействуют ничьи Доводы, даже Государственного Совета.
— Я так решила, — вот и всё, что прозвучало в ответ на все их словесные кружева. — Мы выступаем завтра же.
На самом деле выступили мы лишь через два дня. Они мне понадобиличь для сбора воинов и нужного количества лошадей. Труднее всего было с лошадьми, поскольку для быстроты переброски требовалось посадить на коней всех воинов, хотя сражаться, как я отлично понимал, им придется в пешем строю. На королевских конюшнях скакунов хватало, но никак не для двухтысячной оравы. Помимо телохранителей, на них посадили только лучших стрелков из спешно собранного войска. Для остальной же рати пришлось поверстать всех коняшек в округе. Я носился не зная сна, забирал лошадей у крайне неохотно расстававшихся с ними крестьян. Приближалось время сева, и они вполне обоснованно опасались, что кони либо погибнут в бою, либо серьезно пострадают под седлом у неопытных всадников. Я твердо обещал, что в этом случае им отдадут трофейных коней, а там, где не хватало слова принца, пускал в ход плеть.
Больше причин для задержки не было, и утром третьего дня мы выступили в поход. Шли на рысях, пока не темнело, и ночевали не разбивая лагеря, а просто завернувшись в черные одеяла из верблюжьей шерсти, выданные по моему приказу всем воинам за счет казны (не буду уточнять, какими словами при этом обменялись мы с казначеем королевства). Шатер ставили только для королевы, сам я тоже спал на траве, завернувшись в одеяло.
К моему удивлению и облегчению, в седле ратники держались лучше, чем я смел надеяться. Хотя некоторые в первый же день так стерли себе задницы, что спать могли только на животе, большинство были деревенскими и ездили раньше верхом, хотя бы в ночное в детстве, и не забыли этих навыков. Правда, ездить они привыкли без седел, охлюпкой, поэтому лошади пострадали больше, чем люди. Устроив перед привалом смотр, я только головой покачал, глядя на спины несчастных животных и понимая, что трофейных коней придется отдать много.
Как бы то ни было, продвигались мы быстро, собирая по пути конную знать, успевшую прослышать о вторжении и поспешить на соединение с войском. Однако общая численность увеличилась незначительно.
В Медах мы не сворачивали и, хотя уже темнело, не давали отдыха коням и людям, пока не подъехали к
