— Вдоль Колорадо, вместе с нашими.
— Сколько офицеров свободно?
Чавес пристально посмотрел на меня, а потом до него дошел смысл моих слов.
— Ты не думаешь, что он на параде?
Я покачала головой.
— Нет, я считаю, что он отвез Лэйси к нам домой.
— Уверена?
— Нет. Но если я ошибаюсь, то потеряю дочь.
— Алекс? Все задействованы на операции.
— Значит, свободных людей нет, это ты хочешь сказать? По крайней мере, не для проверки моих догадок.
Чавес посмотрел через плечо на Хикса и вздохнул:
— Он убьет ее, Эд. Я должна попробовать.
Крестный папа Лэйси резко вдохнул, как будто залпом выпил стопку текилы. Если я ошибаюсь и что- то произойдет на параде, а он выдернет оттуда полицейских, то ему придется хреново. Он должен будет побывать на похоронах всех жертв, все будут указывать на него пальцами, и тридцать лет службы коту под хвост. Нет, я не могла требовать таких жертв. Ни ради себя, ни даже ради Лэйси.
— Мы с Гаррисоном проверим эту версию, — сказала я.
Чавес покачал головой:
— Я в твоем распоряжении.
26
Гаррисон повернул на Марипоса-стрит и съехал на обочину. Почти на самой вершине холма, слева, располагался мой дом, увитый плющом и ледяником. На улице перед домом стоял пустой автомобиль без полицейской символики, принадлежащий офицеру, который не брал трубку.
— Хм, я был не прав, его нет в машине, — заметил Гаррисон.
Он посмотрел на меня:
— Газета все еще лежит на подъездной дорожке.
Чавес рассмотрел фасад дома в бинокль.
— На всех окнах занавески задернуты.
— Я их не задергивала.
Я уставилась на дом, пытаясь узнать в нем место, где я зачала ребенка, куда принесла доченьку из роддома, но не могла Он стал чужим. Нет, мой дом не может быть таким — с фальшивыми ставнями, выкрашенный в желтый свет, с чахлыми розочками, которые я высадила, когда по ошибке пыталась выдать себя за нормальную мать. Все было как обычно в последние восемнадцать лет. Но эта обычность пугала еще больше. Внутри из-под кровати выбрался монстр, который прячется в кошмарах каждого ребенка.
— Через две минуты мы должны услышать, как четыре самолета F-15 пролетят над зрителями парада, — сказал Чавес. — После этого первый оркестр вывернет из-за угла, и начнется шествие, и сотни тысяч людей будут веселиться.
Я почувствовала, как время ускорило бег, мне хотелось притормозить его, перевести дыхание, но, увы, остановить время не в моей власти.
— Четыре минуты, — сказала я, как будто мне нужно было услышать эти слова, чтобы поверить в них.
— Как ты хочешь войти? — спросил шеф.
— В гараже есть дверь. Габриель не услышит нас изнутри. Он или в комнате Лэйси, или в моей. Скорее всего, в дочкиной.
Я бросила взгляд на детектор движений, прикрепленный к груди.
— На каком расстоянии я должна находиться, чтобы никто… — Я не закончила.
— Если взрыв произойдет на улице, на открытом пространстве, то серьезно ранены будут все, оказавшиеся в радиусе трех метров. Но в помещении все иначе. Опасность увеличивается, поскольку взрывная волна сметает все на своем пути, и вас может ранить летящим предметом.
Я вспомнила Дэйва, исчезнувшего в клубах дыма в бунгало Суини.
— Осколками стекла или выбитой дверью.
У Гаррисона было такое выражение лица, которое можно видеть на похоронах, когда впервые ощущаешь, что близкого тебе человека больше нет.
— Любой предмет становится оружием: ложка, ручка, кофейная чашка… короче, всё.
Я посмотрела на часы, которые теперь тоже превратились в оружие. Я потеребила ремешок, пытаясь снять их, но большая мясистая ладонь Чавеса мягко сжала мое запястье. Его глаза встретились с моими, и в них читалась та же уверенность, как и в тот день, когда Чавес объявил мне, что я назначена руководителем убойного отдела.
— Пожалуйста, не делай этого, — тихо сказал Чавес.
Вдалеке еле слышный рев моторов F-15 нарастал, как приближающийся шторм, угрожающий смести все на своем пути. Я оставила в покое часы и потянулась к руке Чавеса, но не смогла дотронуться до нее.
— Три метра, — мысленно напомнила я себе и отдернула руку. Я больше не являюсь частью этого мира, даже видавшего виды мира копов. И никакие слова и дела не могли меня убедить в обратном.
— Он позвонит, — сказала я.
Чавес заметил, как я отдернула руку, и с грустью кивнул, словно ощутил пропасть, разверзшуюся между нами.
— Офицер Джеймс вызвалась пройти вместо тебя по Колорадо.
— Как только он позвонит, мы проникнем в дом.
Гаррисон проехал немного вперед. Когда мы миновали третий дом справа, оттуда выползла за утренней газетой риэлторша, с которой у моего мужа была интрижка, в голубом халате и желтых тапочках. Бледная как смерть, она щурилась на свет, словно ее мучило похмелье. Она посмотрела в нашу сторону, но тут же отвернулась, увидев меня. Обычное дело с тех пор, как я узнала об измене мужа. Мне бы хотелось думать, что она ведет так себя потому, что чувствует свою вину, или, еще лучше, стыд. Но на самом деле я считала, что ей просто хочется притвориться, что ничего не было. Что ж, ей же хуже.
Ничто рядом с домом не намекало на события, которые, возможно, разворачивались внутри. С таким же успехом можно было стоять перед любым другим домом в нашем квартале. Да, все они разные, но ровно настолько, чтобы отлично сочетаться друг с другом. Одноэтажное ранчо с тремя спальнями рядом с домом с четырьмя спальнями, расположенным по соседству с двухэтажным зданием. И все вместе они принадлежали, казалось, такому далекому прошлому, вызывали чувство общности с коллективом, которого больше не существовало для меня.
Гаррисон повернул за угол и остановился рядом с соседним домом. Мы вышли из машины, вытащили пистолеты и, опустив их, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, двинулись через лужайки к гаражу.
Из долины внизу донесся рев реактивных двигателей самолетов, пролетавших над парадом, который нарастал как гром, пока стекла в соседних домах не задрожали. Я перешагнула через заборчик, который обозначал границы моей собственности, одним глазом поглядывая на забор, а вторым — на дрожащую жидкость в детекторе движений. Еще четыре шага по лужайке, и мы уже стоим, прижавшись спиной к стене гаража.
Я тяжело дышала, словно только что пробежала милю. Сердце глухо колотилось об оставшийся кирпичик взрывчатки на груди. Я сделала два глубоких вдоха, а потом посмотрела на припорошенные снегом верхушки гор в полутора тысячах метрах над нами.
— Стояло прекрасное утро, — прошептала я.
Гаррисон повернулся ко мне, не понимая, к чему это я.
