— Кажется, всегда говорят об утре в день катастрофы.
Гаррисон несколько секунд смотрел на меня, а потом его взгляд скользнул к какой-то далекой точке за горизонтом.
— Не всегда. Иногда идет дождь, — тихо ответил он.
Звук двигателей достиг наивысшего уровня, а потом постепенно стих, оставляя после себя неприятную тишину. Ни птичьих трелей, ни шума автомобилей, ни музыки, ни даже гомона девяти миллионов жизней в городе, раскинувшемся внизу. Я вытащила ключ и молча вставила его в замок.
— Я пойду первой, — сказала я.
Чавес покачал головой:
— Ни за что.
— Если мы застанем Габриеля врасплох и он увидит меня, то не решится ничего предпринимать, поскольку на мне бомба.
Чавес посмотрел на меня с сомнением:
— Самое ужасное для него — утратить власть, а тут его жертва поменялась с ним ролями.
— Ты.
Я кивнула.
— Но это будет лишь минутное превосходство, не больше. Позаботься о Лэйси. — Я посмотрела на Гаррисона. — Вы оба… что бы ни случилось.
Они скрепя сердце согласились. Я вытащила телефон из кармана, а Чавес тем временем набрал номер Джеймс, которая тут же ответила. Они обменялись несколькими словами, после чего Чавес повернулся ко мне.
— Меньше минуты до начала.
Мой желудок завязался узлом. Я попробовала сделать глубокий вдох, но, казалось, легкие отказываются принимать свежий воздух. Я посмотрела на детектор движений и провода, обвивавшие мою грудь. Мне казалось, что каждый вздох, который я делаю, каждый шаг я у кого-то одолжила. Я еще раз взглянула на горы и заметила оленя, неподвижно стоявшего на лужайке через дорогу. Полоса высохшей крови тянулась по спине к задней левой ноге, по-видимому сломанной, когда его сбила машина. В его взгляде было что-то знакомое — именно это выражение я увидела бы сейчас, посмотрев на свое отражение. Я закрыла глаза, и мне удалось вдохнуть, а когда я подняла голову, оленя уже не было.
— У нас будет совсем мало времени, — решительно сказала я. — Как только Джеймс побежит, а взрыва не последует, Габриель убьет Лэйси.
И тут, словно по команде, телефон в моей руке зазвонил.
— Да пошел он, — прошептала я.
Я подождала шесть гудков, а потом ответила.
— Ну что, готова, лейтенант? — спросил Габриель.
Я медленно повернула ключ в замке.
— Да, я на месте.
— Слышишь музыку?
— Музыку?
Чавес спросил Джеймс, слышит ли она музыку, а потом посмотрел на меня и кивнул.
— Только начинается.
Я открыла дверь и заглянула в гараж. Внутри витали знакомые «ароматы» — сладковатый запах садовых инструментов, едкий — мусора.
— Здесь стреляли, — прошептала я.
Через пару секунд глаза привыкли к темноте, и я увидела машину полицейского по найму, припаркованную на месте дочкиной «хонды». Я, не опуская пистолета, осмотрела весь гараж. Пусто.
— Я хочу поговорить с дочкой.
— Успеется.
Дверь напротив была приоткрыта на несколько сантиметров, от нее тянулся тонкий, как лезвие, лучик света, разрезающий темноту. Я обогнула патрульную машину, а Гаррисон и Чавес заняли позицию по обе стороны двери. Изнутри доносился приглушенный звук работающего телевизора.
— А какую песню сейчас исполняют, лейтенант? — экзаменовал меня Габриель.
Я помнила ее и так, потому что она повторялась из года в год.
— Гимн морских пехотинцев.
— Вытяни руку с телефоном, я тоже хочу послушать.
Я прикрыла трубку рукой.
— Скажите Джеймс, чтобы она направила телефон к музыке.
Чавес проинструктировал ее, а потом поднес свой телефон к моему. Я слышала тихие звуки оркестра. Я прижала свой телефон к динамику трубки Чавеса, но ненадолго, чтобы Габриель не успел понять, что что-то не так.
— Доволен?
Молчание.
— Что еще ты хочешь?
Ответа не последовало. Я посмотрела на Чавеса и покачала головой.
— Не уверена, что он купился.
Я взялась за ручку двери, ведущей на кухню, и тут заметила вытекающий из-под нее тонкий ручеек крови, не шире карандаша. Он собирался в крошечную лужицу на пороге и капал на первую ступеньку. Сердце заколотилось где-то в горле. Не может быть, нет, не может быть. Я распахнула дверь, ожидая тут же встретить отпор, но за дверью никого не было.
— Так что же мне делать? — снова сказала я в трубку.
Но ответа не последовало, слышен был лишь тихий звук оркестровой музыки по телевизору.
Я вошла на кухню и увидела подошву ботинка, преградившую мне путь. Молоденький офицер в форме, тот самый, который не отвечал на звонки, лежал на спине, неуклюже подвернув под себя ногу, его глаза безжизненно уставились на потолок. Над правой бровью небольшое пулевое отверстие, меньше десятицентовой монетки. Проверять пульс необходимости не было. Думаю, он даже не успел увидеть лица своего убийцы. Ему наскучило охранять пустой дом, и, услышав звук открывающейся гаражной двери, он вышел посмотреть, что там такое. Возможно, он и увидел вспышку, но не больше. Не слышал ни звука выстрела, убившего его, не понял, что произошло. Я узнала в нем молодого офицера по фамилии Бейкер, который первым приехал по вызову в цветочный магазин Брима. Паренек, который любил говорить заумными фразами, словно выступал в ток-шоу.
Чавес подошел ко мне и, не веря своим глазам, уставился на тело. За все годы, пока он возглавлял полицию Пасадены, Чавес потерял всего одного копа, и теперь, когда он смотрел на второго, в его глазах читалась глубокая печаль. Его плечи опустились, он закрыл глаза и перекрестился.
Я осмотрела помещение и увидела, что одна из горелок плиты включена, пламя поблескивало в полутьме, ничего не согревая, а шипение газа звучало, как предупреждение змеи, свернувшейся тугим клубком перед атакой.
Я несколько секунд смотрела на пламя, а потом заглянула в гостиную и столовую. Пройдя мимо тела, я подошла к границе кафельного пола. Тусклый свет пробивался через занавески в гостиной. Но вместо утреннего тепла, которое я всегда ощущала в этой комнате, в ней царила совсем другая атмосфера — жестокость превратила ее в сюр. Казалось, тусклый свет задуман для того, чтобы затягивать меня в сети зла, а мебель в комнате — всего лишь бутафория, обнажающая истинную цель дома. Ко мне подошел Гаррисон. Его зрачки расширились от выброса адреналина, а на висках выступили капли пота.
— Мне это не нравится, — сказал он.
Мой взгляд скользнул по стульям с высокой спинкой и цветастому футону в другой конец темного коридора, откуда доносился тихий звук телевизора. Я знала все в этой комнате, но возникло ощущение, что я здесь впервые.
— Тебе кажется, что это ловушка, — прошептала я.
Я уже видела такое в чужих домах, в чужих кухнях и спальнях. В глазах избитых женщин, для которых собственный дом стал кошмаром, откуда приходилось бежать.
