потертый костюм, инспектору явно было уже под сорок.
– Вы женаты? – спросил он.
– Нет.
– У вас был роман с миссис Стюарт?
– Вот вы куда гнете… Нет, не было.
– Если не спросить, никто не скажет…
Я поставил на стол бутылку молока, сахарницу и пригласил его. Медленно помешивая кофе, он спросил:
– Когда вы были здесь последний раз?
– В прошлом году, в марте. Перед их поездкой в Австралию.
– В Австралию?
– Они ездили туда, чтобы ознакомиться с процессом виноделия в этой стране. Дональд намеревался организовать импорт австралийского вина. Они отсутствовали около трех месяцев. Непонятно, почему их дом не ограбили, когда взломщики ничем не рисковали?
Он уловил в моем голосе досаду.
– Жизнь полна горькой иронии… – Он сложил губы трубочкой и подул на горячий, дымящийся напиток. – Какие у вас были планы на сегодня? Конечно, если бы ничего не случилось?
Я лихорадочно стал вспоминать, какой же сегодня день. Суббота. Нет, в это невозможно было поверить.
– Пошел бы на скачки… Мы всегда ходили на скачки, когда я приезжал в гости.
– Они любили скачки?
То, что он сказал о них в прошедшем времени, неприятно резануло мой слух. Да, теперь многое ушло в прошлое. Мне было тяжелее переключиться, много тяжелее, чем ему.
– Да… Но все же, я полагаю, что они ходят… ходили… в основном ради меня.
– Как вас понимать? – Он осторожно отхлебнул первый глоток кофе.
– В основном я рисую лошадей…
Дональд вошел через черный ход, осунувшийся, с покрасневшими от слез глазами.
– Там пресса рвется через изгородь, – хмуро бросил он. Инспектор Фрост скрипнул зубами и, открыв дверь в холл, крикнул:
– Констебль! Пойдите и остановите репортеров, иначе они ворвутся в сад!
– Слушаюсь, сэр! – донесся ответ.
– От них просто спасения нет, – извинился Фрост перед Дональдом. – Их постоянно подхлестывают издатели, а они в свою очередь тянут жилы из нас.
Весь день дорога против дома Дональда была запружена машинами, из которых вываливались толпы репортеров, фотографов и просто искателей сенсаций. В конце концов они могут накинуться на Дональда словно стая голодных волков. Какое им дело до его переживаний?
– Газетчики слушают радио на частотах полиции, – хмуро сообщил Фрост. – Иногда они прибывают на место раньше, чем мы.
В другое время его слова рассмешили бы меня, но сейчас мне было не до смеха. Недаром полиция заподозрила меня в чрезмерном любопытстве. Констебль, пытавшийся силой вытолкнуть меня из дома, предположил во мне одного из этих борзописцев.
Дональд устало оперся о стол.
– Чарльз, – сказал он, – я поел бы супа. Разогрей, если тебе не трудно.
– Конечно, – обрадовался я, потому что он все время отказывался от еды.
Фрост, словно по сигналу, поднял голову и весь напрягся. Я понял, что он ждал именно такого момента, а пока только ходил вокруг да около.
Я открыл банку концентратов, высыпал содержимое в кастрюлю, добавил воды и немного бренди и помешал, чтобы растворились комочки.
Фрост молча пил кофе, ожидая, пока Дональд съест две полные тарелки супа с кусочком черного хлеба. Затем он вежливо попросил меня выйти и, когда я оставил их, начал «серьезно копать», как впоследствии выразился Дональд.
И только через три часа, когда уже стемнело, Фрост ушел. Я наблюдал за ним с верхнего этажа через окно на лестничной площадке. Сразу же возле двери к инспектору и переодетому в гражданскую одежду констеблю бросился патлатый молодчик с микрофоном. И еще прежде, чем им удалось ускользнуть от него и добраться до машины, стая репортеров с дороги ринулась со всех ног в сад через ограду. Я методично обошел весь дом, зашторил окна, проверил, хорошо ли они закрыты, и задвинул на засовы все двери. Все еще сидевший в кухне Дональд спросил:
– Что ты делаешь?
– Поднимаю крепостные мосты.
Несмотря на длительную беседу с инспектором, он выглядел намного спокойнее. И когда я закончил блокировать кухонную дверь, которая вела прямо в сад, он заговорил:
– Полиция хочет иметь список всего пропавшего. Ты поможешь составить такой?
– Разумеется.
– И мы хоть чем-нибудь займемся…
– Конечно. У нас была опись имущества, но она лежала в письменном столе. Ее забрали грабители.
– Худшего места для хранения такой бумаги и не придумаешь, – заметил я.
– Примерно так же выразился инспектор Фрост.
– А в страховой компании нет списка?
– Есть. Но там перечень только самых ценных вещей. Ну, скажем, картин, драгоценностей… – Он вздохнул. – Все остальное записано просто как имущество.
Мы начали со столовой. Засовывая в сервант пустые ящики, мы одновременно старались вспомнить, что находилось в каждом из них, и я с его слов записывал. Раньше здесь лежало немало массивного столового серебра, приобретенного еще в прошлом веке предками Дональда. Дональд любил старинные вещи и пользовался ими прямо-таки с наслаждением. Но теперь он нисколько не горевал о пропаже, словно вместе с имуществом исчезли и все его эмоции. Голос его звучал равнодушно, а к тому времени, когда мы справились с сервантом, – даже скучающе. Он смотрел на пустые полки, где хранилась великолепная коллекция фарфора XIX столетия, и лицо его ничего не выражало.
– Не все ли равно, – бросил он хмуро, поймав мой взгляд.– У меня уже нет сил огорчаться.
– А как же быть с картинами?
Отсутствующим взглядом он обвел голые стены. Там, где висели картины, четко виднелись светлые пятна оливковой краски. В этой комнате были собраны работы современных британских художников. Дональд не любил эти картины, считая, что они созданы не в лучшие для этих художников дни, режут глаз и вызывают отрицательные эмоции.
– Ты, наверное, помнишь их лучше, чем я, – предположил он.
– Кое-что припоминаю.
– Хорошо бы что-нибудь выпить.
– Только бренди, – ответил я.
– Мы можем выпить вина.
– Какого вина?
– В подвале… – Он вдруг широко раскрыл глаза. – Бог мой! Я забыл о подвале!
– Я даже не знал, что он у тебя есть.
– В нем идеальные влажность и температура для длительного хранения вина. В бордо и в портвейн, которые там стоят, вложено немало денег.
В подвале, конечно, ничего не оказалось. Только три ряда пустых стеллажей от пола до потолка и одна-единственная картонная коробка на простом деревянном столе.
Дональд лишь передернул плечами:
– Ну вот… Вот, значит, как…
Я снял крышку с коробки и увидел изящно закупоренные горлышки бутылок.
