«МММ» заранее и так подставил сослуживца!
В общем, он потребовал возврата денег. Я, естественно, отказался. Тогда Дрюня подал на меня в суд, но потом, проконсультировавшись с юристом, заявление забрал и начал терроризировать меня звонками. Эта вялотекущая, как шизофрения, распря тянулась уже который год, и наконец несколько дней назад я, по натуре своей далеко не герой, отважился на решительные действия, твердо вознамерившись встретиться с Дрюней один на один и поставить точку, а если не поймет, послать его подальше…
Николенька, услышав, что мне пора, тоже засобирался – ему надо было на вокзал «…и еще в-в т-три м-места!». Мы вместе вышли из дому, дошагали до метро и разъехались…
Встретиться с Дрюней мы уговорились на Сухаревской. Я вышел из метро, купил в палатке сигарет, отошел в сторону, распечатывая над урной пачку, и вдруг услышал за спиной незнакомый сонный бас:
– Этот, что ли?..
– Этот, этот! – радостно залебезил голос моего истца.
Я повернулся.
Надо мной возвышался здоровенный, накаченный детина в майке, несмотря на осенний холодок, туго натянувшейся на выпуклой, волосатой груди. Рядом с детиной переминался, суетливо ломая пальцы и страдальчески-удовлетворенно морща и без того паскудное лицо, Дрюня.
– Ну че, мужик? – глядя на меня тусклыми глазами, сказал качок: – Ты, в натуре, тупой, да? «Бабки» возвращать будешь?
Надо было что-то отвечать. Я растерялся от неожиданности – наши с Дрюней дела не касались никого постороннего, и то, что он привел с собой «бойца», повергло меня в шок. Я, мягко говоря, не любил конфликтов, а еще больше не терпел (читай – боялся, чего уж там!) вот такой породы людей, к которой принадлежал парень в майке.
– Вообще-то я никому ничего не должен! – тихо ответил я, тоскливо озираясь.
Милиции поблизости не видно…
– Че ты там мямлишь? – голос детины налился злобой. – Козел, за такие дела, за такие подставки тебя ваще запетушить надо! Короче, не хер с тобой базарить, завтра вернешь полторы штуки грин и гуляй! Понял?!
Конфликта было не избежать. «Убить – не убьет, но покалечит», – подумал я. Ну что делать? Бежать? Не солидно, но… Пожалуй, это единственный выход. Я уже приготовился нырнуть под волосатой лапой качка, и тут… Было похоже на ощущение, которое возникает на стрельбище у человека, первый раз нажавшего на спусковой крючок «калаша». То есть до этого ты тысячу раз видел, как телевизионно- киношные герои от пуза палят себе из автомата, а когда сам стреляешь в первый раз, вдруг автомат дергается в руках, в плечо бьет отдачей, и оглушительное – пп-а-ах-ц!!! И звон в ушах – т-и-инн-н-нь… И голова плывет… И руки трясутся… По научному это называется «звуковой шок».
Вот нечто подобное и произошло со мной, только без всякого шума. Просто я почувствовал, что где-то в вышине надо мной словно сдвинулось что-то очень большое – как корабль в тумане, и сразу в ушах зазвенело, глаза заволокло на секунду, «картинка смазалась», и… И все прошло!
Озадаченный, я хмуро взглянул в мутные очи качка и неожиданно для себя твердо ответил:
– Не понял! В своих делах мы сами разберемся…
Договорить я не успел – могучая длань ухватила меня за отворот пальто и потянула, прямо перед собой я увидел гневно сведенные брови над маленькими, свиными глазками. И вдруг, еще более неожиданно для себя самого, я резко ударил лбом прямо в эту жирную переносицу! Не сильно, неумело, но ударил!
Детина разжал руку, удивленно потрогал нос, и тут из волосатых, широких ноздрей на белую майку хлынул такой мощный поток ярко-алой крови, что я даже вскрикнул от неожиданности, отпрянув в сторону.
Дрюня подбежал к своему «вышибале» и протянул носовой платок:
– Жорик, вытрись!
– Да пошел ты! – рявкнул на него парень, запрокинул голову и уже совсем другим тоном сказал, словно извиняясь: – У меня нос с детства слабый! Сосуды лопаются!
И снова гаркнул, поворачиваясь к Дрюне:
– Сам разбирайся со своим должником! Я тебе не держиморда! Понял, лох поганый?!
Вокруг нас начал собираться народ, окровавленная майка Жорика притягивала взоры прохожих, и я решил, что надо линять. Но перед уходом я оттащил в сторону Дрюню, прижал его к железной двери какого-то ларька и медленно сказал, глядя прямо в глаза:
– Если ты еще раз напомнишь мне о своем существовании, я оторву тебе голову, понял?
И добавил, вложив в голос все презрение, какое только смог:
– Дрю-юня-я!
В метро я все не мог успокоиться. С одной стороны, радовала и наполняла законной гордостью победа над внушительным Жориком, а с другой – мне стало жалко Дрюню, уж очень беспомощным и жалким выглядел он, распластанный по двери ларька, глядящий на меня своими широко раскрытыми, белесыми глазами.
«Может быть, человек последние копейки вложил в эти акции, – размышлял я, трясясь в вагоне. – Может, у него дома есть нечего, и детей нечем кормить!».
Правда, я тут же вспомнил, что Дрюня, в отличие от меня, еще три года назад ушел из нашего бесперспективного института в какую-то торговую фирму и даже купил машину, значит, зарабатывал неплохо. Да и жена его, «заслуженный» работник торговли, явно не бедствовала, поэтому жалость моя понемногу улетучилась, а чувство победы осталось.
Да и то сказать – первые положительные эмоции за последний месяц! Хотя, впрочем, наверное, все-
