– Я бы на твоем месте не жаловался. Тебе и так повезло. С твоей-то статьей надо все время быть начеку – опустить могли. Знаешь, сколько лет этой твоей подружке?
– Марьяне?
– Эмме. Той, которая на тебя заявила.
– Сколько? – равнодушно поинтересовался он.
– Четырнадцать только.
– Что-то подобное я и подозревал. Хотя для четырнадцати она смотрелась слишком прожженной.
– Сейчас она выглядит совсем по-другому. Увидишь на суде. Ни грамма косметики, белый бантик в волосах, какие-то дурацкие детские сандалики. Старается произвести впечатление оскорбленной невинности.
– Бред какой-то! – нервно воскликнул Филипп. – Да у нее все тело в татуировках, какая, на фиг, невинность оскорбленная!
– Татуировок нет, – сочувственно вздохнул адвокат. – Это были переводилки. Знаешь, детские такие картиночки? Подростки их очень любят.
Филипп обхватил голову руками – у него невыносимо разболелась голова. Сколько все это будет продолжаться? Пусть ему впаяют по полной программе, лишь бы поскорее состоялся суд! Судебное заседание откладывали уже два раза по совершенно непонятным причинам.
– А Ева? – вдруг спросил он. – Ее так и не нашли? Она могла бы подтвердить, что я никого никогда не принуждал. Все добровольно было.
– Нет, – пожал плечами адвокат. – Скажу по секрету, следователь вообще склонен полагать, что ты эту Еву выдумал. Растворилась без следа.
– Сука! – в сердцах воскликнул Филипп. – С моими кассетами! Она украла их, дрянь.
– Боюсь, тебе они понадобятся не скоро, – вздохнул адвокат.
Суд откладывали еще три раза – в конце концов Филипп смирился и обмяк. Перестал бороться, потерял к жизни всякий интерес. Иногда он молчал сутки напролет. О нем сплетничали – окружающим казалось, что у Филиппа какая-то внутренняя драма, что он о чем-то напряженно думает. Ему и не мешали.
А он вовсе и не думал ни о чем. Такое впечатление, что способность к воспоминаниям и логическим размышлениям осталась в той, другой жизни. В которую, возможно, ему уже не суждено вернуться никогда. Он потерял аппетит и иногда не ел по несколько дней подряд – на радость другим заключенным, жадно подъедающим за ним стылую кашу и невкусный суп. Адвокат пробовал его подкормить – приносил ему неположенные йогурты, жирную курочку и картофель в мундире, но Филиппу тошно было от одной мысли о еде. Он таял на глазах – за несколько недель потерял десять килограммов, хотя и раньше особенно упитанным не был. Даже лицо его посерело – адвокат сказал, что он стал напоминать мумию из фильма ужасов.
Однажды под утро – Филипп с удовольствием бы забылся в нездоровом липком сне, но прогнала со шконки «вторая смена» – его подозвал сокамерник по имени Агафон. У Агафона была уже третья ходка, сидел он за ограбление и считался вполне уважаемым человеком. Филипп вообще плохо разбирался в тюремных законах, да они его особенно и не интересовали. Но почему-то еще в самый первый день ему показалось, что его камерное будущее зависит именно от Агафона. Понравится он Агафону – все будет в относительном порядке, ну а нет – спать ему на полу у параши и терпеть непрекращающиеся зуботычины. По какой-то непонятной причине Агафон отнесся к нему снисходительно. В самый первый вечер он самым подробным образом расспросил Филиппа, какая у него статья, сидел ли раньше, что обо всем этом думает. Сокамерники называли такую процедуру «пропиской». Филипп удачно «прописался» – отвечал немногословно и честно, как учил его адвокат. Агафону вроде бы понравилось.
Филипп подошел к камерному авторитету – вообще-то ему вовсе не хотелось вступать с кем-то в диалог, но адвокат предупредил, что таких людей игнорировать не стоит – слишком уж скользкая у Филиппа статья.
– Эй, творец, – глухо заржал Агафон. – Почифиряем?
– Давай, – пожал плечами Филипп. Он знал, что от густого горького чифиря ему станет совсем плохо, но спорить не решился.
– Скажи, а баба у тебя на воле есть? – без предисловия спросил Агафон. – Говорят, ты на свиданки не ходишь. Только к адвокату своему.
– Нет, – пожал плечами Филипп, вспомнив Марьяну. Честно говоря, в самые первые дни он надеялся, что рыжая красавица придет его повидать. Помочь постарается. Ускользнет от своего мужа – как убегала она тогда, когда он водил ее в «Макдоналдс». Напрасно ждал – не пришла она. И никого к нему не прислала. Предпочла вычеркнуть Филиппа из своей благоустроенной жизни.
– Это плохо, – изрек Агафон. – Баба должна быть. Моя меня всегда ждет. И в этот раз дождется, родная. Она ко мне на зону приезжать будет. Эх, много баб у меня было, а любимая одна. Как в восемнадцать лет расписались, так до сих пор вместе и кукуем.
– Дети, наверное, есть у вас? – из вежливости поинтересовался Филипп. Когда-то его считали мастером ни к чему не обязывающего светского трепа, а теперь он с трудом подбирал нужные слова.
– Две девчонки, – лицо Агафона просветлело, – одной одиннадцать. А старшенькой двадцать уже. Замужем, на внука надеюсь. Знаешь, творец, решил я тебе помочь.
– Вот как? – Почему-то в первый момент Филиппу показалось, что Агафон предложит ему проститутку. Он прекрасно знал, что проститутки время от времени появлялись в стенах Бутырки – обслуживали они особо привилегированных заключенных, – таких в камере Филиппа не было.
– Да, так. Без баб мужику нельзя. – Агафон растянул толстые фиолетовые губы в улыбке и протянул Филиппу какие-то потрепанные листы. – На уж. Да ты бери, не стесняйся. Пользуйся, читай. Это, кажется, по твоей части. Только завтра вернешь, на журнал этот очередь в шестьдесят человек.
Филипп машинально принял листки из синих от самодельных татуировок рук Агафона. Порножурнал. Он усмехнулся. Словно издевка, словно какой-то знак судьбы.
– Спасибо. Посмотрю.
– Вот так-то лучше. Может, хоть на человека похож станешь, мечтать начнешь! Без мечтаний, знаешь ли, нельзя, – принялся философствовать авторитет.
Филипп отошел в сторону и машинально перелистал зачитанный до дыр журнал. Все какое-то развлечение. Издание было британским и явно очень дорогим – модели красивые, бумага качественная, комментарии ироничные и красивые – Филипп хорошо разбирался в таких вещах. В свое время он тоннами скупал порножурналы и часами просиживал над фотографиями – изучал, так сказать, творчество конкурентов.
Один заголовок бросился ему в глаза – в отличие от других заключенных, Филипп великолепно понимал английский. «Русская девушка зарабатывает миллион!» И фотография возле надписи была – лицо этой самой счастливицы. Филипп взглянул на снимок – и у него упало сердце. Фотография была черно-белой и в целом напоминала старинную порнографическую открытку. Женщина на снимке – приятно-полная, белокожая, темноволосая и совсем молодая. Она смотрела в объектив без улыбки и чем-то была похожа на знаменитую актрису немого кино Веру Холодную.
Это была Ева. Определенно она. У Филиппа даже пальцы задрожали, а кровь лавиной хлынула к щекам – подошедший сзади Агафон только криво усмехнулся, глядя на его изменившееся лицо, – он-то думал, что Филипп так возбудился от созерцания обнаженной женской плоти.
Но Филипп не заметил Агафона – он читал маленькую заметку о русской девушке. Читал, перечитывал и снова перечитывал…
«Русская порномодель по имени Фелисидад прославилась на весь мир! Недавно в мировом прокате появился фильм британского культового режиссера Гэва Смита «Порочная невинность». Критики недоумевают, отчего модному молодому режиссеру пришло в голову заняться порнографией. «Порочная невинность» – это не порнушка для сопливых онанистов, это высокое искусство», – прокомментировал нашему корреспонденту сам Гэв Смит. Действительно, едва появившись в прокате, картина побила все рекорды. Новый порнофильм смотрят не только любители «клубнички» – о нем говорят все эстеты. Это совершенно новый жанр, непошлое, высокохудожественное порно…»
Дальше Филипп не стал читать. Он и так все понял. Сука! Какая же сука! Украла кассеты, умудрилась
