длинного и слабого моего брата Павку, я думал. Я думал, что вот уезжает Павка, будет у него другая жизнь, прощай дорогие животные, и белую мышку Веру, которая вчера чем-то захворала, я буду лечить один.
Павка уехал.
Я продолжал учиться в школе, ухаживать за больной мышкой Верой и готовить себя в ветеринары.
Прошло много времени, и вот однажды, в начале лета, утром, когда папа и мама были на работе, а я вколачивал гвоздь в новую клетку для белок, дверь отворилась — и вошёл длинный моряк с большим чемоданом в руке. У него были мускулистые руки и широкая грудь.
— Не может быть! — закричал я, а потом добавил: — Что вы хотели? Вам кого?
— Не валяй дурака, — сказал моряк, ставя чемодан на пол, — родного брата на «вы» называть.
— Не может быть! — закричал я от такой неожиданности. — Вы не мой брат, вы другой моряк, вы вообще другой человек, с сильными мускулами и широкой грудью! У моего брата не так!
Конечно же, я узнал его, это я так кричал, от восхищения. Все звери зашевелились и запели, потому что они тоже узнали его. Черепаха Лиза — та прямо бежала к нему навстречу.
— Здоро?во, — сказал моряк и поцеловал меня. — Ну, как дела? Новая клетка? А как зверюшки живут? Я в отпуск приехал.
— Ой, Павка, — сказал я, — какой же ты стал замечательный парень!
— Ну-ну, ладно, — сказал Павка, — пока старики на работе, пойдём гулять, побродим по городу, я соскучился.
И мы пошли. И Генка с нами пошёл. Он сидел во дворе и ничего не делал, так просто, стругал чего-то. От нашего дома на улице Чайковского до самого Невского я всё боялся, что Генка упадёт от удивления. Он всё смотрел на брата и никак не мог поверить. Павка сказал, что он давно не пил газированную воду, что он соскучился, и на каждом углу покупал себе стаканчик газированной воды. Потом мы втроём съели килограмм пломбира, и когда вышли, стояла уже такая жара, что мы решили покататься на лодке. Мы проплыли почти всю Фонтанку и очутились на Неве, поближе к морю, как сказал Павка. Никогда я ещё не плавал на лодке так быстро и красиво. Павка сидел на вёслах, болтал с нами о всякой всячине и грёб совсем без напряжения, будто и не замечал, что у него вёсла в руках.
— Замечательно быть моряком! — воскликнул я.
— Хочу во флот! — воскликнул Генка.
— Эх ты, — сказал мне Павка, — а сам-то мне всё время твердил: «Буду ветеринаром, животных лечить».
— «Эх ты»? Я — «эх ты»?! — обиделся я. — Это ты «эх» и Генка «эх», а я просто сказал, что замечательно быть моряком, просто сказал, и ничего такого, а ты — уже моряк и лечить не будешь!
Павка рассмеялся.
— Да здравствует морская жизнь! — закричал Генка, щупая Павкины мускулы. — Да здравствует голубой простор без конца и края! Да здравствуют тельняшки и походные песни! И сильным мускулам тоже — ур-ра! А кому охота иметь хилый вид и скучную жизнь, пусть лечит своих коз и мышей, пусть будет коровьим доктором, пусть…
— Но-но, малёк, — остановил его Павка. — Смени направление. Полегче насчёт коровьего доктора.
— Можешь не защищать меня, — продолжал я сердиться на Павку. — Не больно-то хотелось.
— Ты меня не понял, — сказал Павка задумчиво. — И зря ты меня «эх» назвал. Не думай, что я забыл, что хотел стать ветеринаром. Не забыл я. Вот отслужу на флоте…
— Павка, — сказал я.
— …и снова подам заявление в ветеринарный институт…
— Дорогой Павка! — обрадовался я.
— … и стану ветеринаром. Обязательно. Мне без этого никак. Так уж я решил… давно ещё…
— Ура! Ура! Ура! — закричал я.
Генка раскрыл рот и ничего не понял.
— А химии и физики я не боюсь, — сказал Павка. — Тогда мне по ним тройки поставили, а теперь будет по-другому. Первую буду учить изо всех сил, а вторую я и так уже назубок знаю. Ведь я не просто моряк, я моряк-радист.
— Вот это я понимаю! — сказал Генка. — Моряк-радист! А то коровий доктор, тьфу…
— Ладно, парень, — сказал Павка. — Брось.
— Не серди ты его, — посоветовал я Генке. — Не забывай, что у него теперь всё по-другому: мускулистые руки и широкая грудь.
— Да уж, — сказал Генка.
Он так ничего и не понял.
Чудесный голос
Вот сижу я один дома и думаю, чего бы такое спеть? Может, песню, а может, и какую-нибудь арию? Или куплеты? Просто обожаю я петь. Голос у меня — бас. Могучий голос. Всего девять лет мне, а уже такой голосище. Просто поразительно. Я сколько раз в ванной пел. Здо?рово выходит. Только никто об этом не знает, я никому не говорил, — скромность. Хотя голос у меня красивый, как весенний гром.
Сегодня я решил в комнате попеть. На просторе. Я даже стулья все на кухню вынес и стол к окну отодвинул, чтобы был полный простор.
Потом я слегка прокашлялся, съел сырое яйцо (я их терпеть не могу, но так надо, я читал), запил водичкой и изо всех сил начал:
Ах, приятно как петь! Сам поёшь и сам себя слушаешь. Получаешь огромное удовольствие.
Ну и бас у меня! Кто не мечтает о таком голосе?
Вдруг — тук-тук-тук в дверь.
Кто ещё там? Попеть не дадут.
А она уже входит. Ленка из нашей квартиры. Она на целый класс меня меньше учится.
— Ну, чего тебе, Ленища? — спросил я.
— Это кто пел? — говорит она.
«Хватит быть таким скромным», — подумал я и сказал, так, будто между прочим:
— Я пел. Я. Кто же ещё мог? А что?
— Удивительно красиво, — говорит, — как в опере.
— Ну и что же? — говорю я. — Я и сам знаю. Можно мне спросить, зачем ты мне это говоришь?
