отеля жара показалась Вере невыносимой. Большая часть труппы уже прела в автобусах. Меньшая, но наиболее пытливая, как дети у елки, собралась вокруг Виктора Павловича. В руках у него была газета и листок с переводом напечатанной в ней рецензии.
— «Особенно хочется отметить, — медленно, как бы переводя с французского, вещал Виктор Павлович, — безукоризненное исполнение госпожой…» Это о госпоже Елене Никитенко… Кстати, где она?
— Она и еще две девочки, Федорова и Радина, побежали в «Лафайет», — мужским голосом сообщила вездесущая Ольга Васильевна — концертмейстер коллектива. — Они без разрешения? Как так можно?
— Нет, Никитенко и Федорову я, кажется, отпускал. Но причем здесь Радина? А вот и Вера Николаевна. Поехали, Ольга Васильевна, выясните с Радиной.
Он подсадил Веру. Все заняли свои места, и автобусы тронулись. Виктор Павлович встал и задел головой потолок. Все засмеялись.
— Спокойно, товарищи. Спокойно. Друзья мои! Теперь, когда мы выходим на финишную прямую, доказательством тому эта замечательная рецензия, — он сильно потряс газетой, — мы не должны отпускать вожжи и расслабляться. Наоборот. Все силы, всю нашу энергию — на победу над парижским зрителем! Помните! Мы — на финишной прямой! — Князев сел.
— Я прав? — доверительно спросил он у Веры.
Автобус, миновав здания Оперы, агентства «Аэрофлот», прославленного Дома Мольера — театра «Комеди Франсеа», приближался к Лувру. Чтобы попасть во двор Лувра, нужно было проехать под аркой. На первый взгляд она казалась такой узкой, что у всех закралось сомнение, правильной ли дорогой они едут. Однако водитель резко прибавил газу, и громадный автобус на скорости сто километров в час влетел под арку. Все ахнули, а Вака, страстный автомобилист, значительную часть своей молодой жизни проводивший не в репетиционном зале, не в лоне семьи, а под машиной, глубокомысленно изрек: «Во дает!» Все зааплодировали «Хулиган за рулем», — подытожил Виктор Павлович.
Задний двор Лувра — «Кур карэ» — превращен в театр под открытым небом. Основным фоном служили стены Лувра. Так что оформление спектаклей было минимальным. Ставились только те декорации, необходимость которых обусловливалась колоритом и сюжетом действия.
Вере казалось, что спектакли от этого будут проигрывать, но вечером, на репетиции со светом, поняла — выигрывают. Подсвеченные стены Лувра, синева неба, музыка, пластика молодых красивых тел создавали ощущение невозможного, великолепного.
Лена и девочки были уже на месте.
— Радина, подойдите ко мне, — позвал Виктор Павлович. — В чем дело? Почему не со всеми?
— Виктор Павлович! Я же вчера говорила, — возмутилась Радина. — Втроем ведь.
— Да? Ну, смотри. Имей в виду. Мы на финишной прямой.
— Ну, знаете, Виктор Павлович! — Радина пошла переодеваться. Пошла, как ходят балерины всего мира, «выворотной» походкой.
Корреспондент оказался пожилым человеком с одышкой. Он явно страдал от жары. Аппаратура, которой он был увешан, тяготила его. Корреспондент сел на ящик от декораций и как-то по-домашнему, на чистом русском языке сказал:
— Немножко отдышусь, Вера Николаевна. Вы уж, голубушка, простите. Жара проклятая.
«Ему бы где-нибудь в средней полосе России у озера удочкой окуней ловить. А не носиться по Парижу», — подумала Вера. Вслух она сказала:
— У меня мало времени. Что вас интересует?
— Все. Абсолютно все, Вера Николаевна.
— Ну, положим, все я вам не расскажу, — засмеялась Вера. — Что конкретно вас интересует?
— Конечно, в первую очередь — фигура Игоря Градова, — вытирая рукавом лоб, сказал корреспондент. — Кстати, меня зовут Леонид Маркович. Мои родители — выходцы из России. Но это было очень давно. Очень. — И махнул рукой вдаль.
Подбежал радист Женя.
— Вера Николаевна, извините, пожалуйста. С чего будем начинать? С Икара?
— Да, Женя. Скажите, чтобы все были готовы.
Леонид Маркович включил магнитофон.
— Госпожа Скобелева, «Икар из московитов» — это первая большая работа Градова?
— Первая, — ответила Вера.
— Поразительно! Первая работа — и такой успех! Если я не ошибаюсь, либретто и сценография тоже господина Градова? — он поднес микрофон к Вере.
— Оба спектакля нашего коллектива, привезенные в Париж, творения Игоря. Господина Градова, — поправилась Вера.
— Фантастика! Госпожа Скобелева, нашим слушателям будет небезынтересно узнать историю возникновения труппы. Вы ведь в ней с основания?
— С первых дней, — подтвердила Вера.
— Замечательно, — обрадовался Леонид Маркович. — С Градовым мне довелось познакомиться во время гастролей театра в Париже. А вы? Вы ведь тоже служили в этой труппе? Я помню вашу фамилию в программе. Вас что, не взяли? Почему?..
Мама умерла пять лет тому назад. Много лет она танцевала на эстраде, а в последние годы работала в костюмерной театра. Врачи говорили, что маме вредно возиться со старыми театральными костюмами. Легкие были слабыми, а костюмы — пыльными.
Жили они в центре города, у главпочтамта, в мансарде. Вера осталась с девяностолетней бабушкой Бусей и двумя котами — Петей и Ноликом. Петя был старшим. Любимцем. Окна мансарды выходили на крышу, что являлось поводом для постоянного волнения Буси. Коты могли уйти. Для ее спокойствия Вера с мамой заколачивали окна сеткой. Но энергичные кастраты общими усилиями делали дырки и вырывались на свободу. Тогда в доме возникала паника. Мама — на чердак по одной лестнице, Вера — по другой. Если в этот день приходил Игорь Градов, соученик Веры по хореографическому училищу, то он также принимал активное участие в сафари. Как правило, когда охотники, усталые и недовольные, возвращались домой, беглецы с наслаждением уплетали филе трески. Другого они не ели.
В классе Игорь Градов считался одним из самых способных учеников. Хороший прыжок, великолепное вращение. На переменках мальчишки играли в пируэты — кто больше свертит. Игорь всегда выходил победителем. Двадцать, а то и двадцать два пируэта накручивал двенадцатилетний мальчик.
Дом Веры был гостеприимным и хлебосольным. Часто по вечерам здесь собирались друзья Вериной мамы: художники, актеры, танцоры, музыканты. Талантливые, известные люди.
Коронный трюк — двадцать два пируэта — после недолгих уговоров гостей мальчик выполнял с блеском, под похвалы и аплодисменты.
Режиссировала Вера. Гасила люстру, оставляя включенной настольную лампу под большим абажуром. Зажигала свечу и, подняв ее высоко над головой, отходила в глубь комнаты. Игорь появлялся из кухни, красиво становился в препарасьон[2] и начинал вращаться. «Точкой» — а без этого вращение невозможно — служило колеблющееся пламя Вериной свечи.
Игоря тянуло в мансарду.
После смерти мамы бабушка и коты стали Вериной заботой. Характер у Буси крутой и своенравный, а треску рыбаки ловить стали хуже. Вот и бегала Вера по городу в поисках пропитания для прожорливых Пети и Нолика. До урока и репетиции и между репетицией и спектаклем. Помогала Нинка — в свободное от замужеств время. Нинка Шипилова, а попросту — Шипа, была ближайшей подругой Веры с первых лет училища. Замужества Шипы были недолгими и несчастливыми. Пьянчужки летели на огонек ее однокомнатной квартиры, как мухи на мед. Прилетали и уползали. Последний задержался. Шипа уверяла, что он поэт. «Поэт» хотел прописаться, как он говорил, «навовси». Кроме Шипы, все понимали, чем это должно кончиться.
В театре наконец-то вывесили списки участников парижских гастролей. Они висели на доске расписания репетиций, и перед ними столпились артисты.
