никого, кроме тебя. Пусть она небольшая, эта территория, но она ограничена рамками, за которые никто(!) не может войти. И здесь царит твой мир. И ты можешь говорить, если захочешь, с самой собой, спорить и что-то обсуждать, можешь петь, не боясь, что тебя, не дай Бог, кто-то услышит, можешь включать везде свет и наслаждаться тем, что никогда и нигде не экономишь. И никто не скажет тебе выключить его. Никто не войдет в это пространство без твоего желания ни присутствием, ни движением, ни звуком.
Дома у Лили царил идеальный порядок, мысль о том, что какая-то вещь может лежать не на своем месте, была недопустима. Каждая мелочь в квартире была продумана и работала на общее впечатление. Она безумно любила красоту и хотела в ней жить, сама создавая ее. Говорили, что ей это удалось. Все дышало уютом и теплой красотой, индивидуальностью и комфортом. Она очень любила гостей и умела их принимать, тщательно подготовившись. С годами ей все сложнее будет их заполучить, но это придет потом, пока вокруг нее еще достаточно людей, они любят приходить к ней, они любят ее... Она знает, что в этом счастье, но не знает, что так будет не всегда...
При своей маниакальной любви к порядку в стенах родного дома она удивлялась своей привычке разбрасывать вещи в комнатах отелей. Она обожала вносить черты индивидуальности в стандартный номер. Ванная заставлялась косметикой, баночками с кремом, места там вечно не хватало. Дневник и книги придавали столу вид некоторой захламленности. В шкафу никогда не хватало места для всех ее платьев, и они развешивались по имеющимся стульям и креслам.
Новые покупки она обожала вытряхивать из пакетов на кровать и сначала срывать с них все бирки, чтобы они не тяготили ее диким количеством цифр и соблазном сдать эту вещь назад, потому что она в принципе не нужна. Она забирала стакан из ванной и ставила в него розы на тумбочку у кровати или на стол среди книг. Щетка и паста, таким образом, присоединялись к горе косметики у зеркала. Второй стакан использовался уже по назначению. Первым делом, зайдя в номер, она обычно проверяла, есть ли лед в мини-баре, остальное могло подождать. Так она сделала и сейчас. Потом распахнула окно.
Как она любила этот момент! Предвкушение вечера. Ты еще не знаешь точно, что будешь делать, куда направишься в этом городе, но точно чувствуешь, что бы это ни было — это будет замечательно. Потому что нельзя не быть счастливой вот здесь, вот сейчас, когда в окно врывается вечер с его морем запахов и звуков. В теле напряжена каждая клеточка, ты так остро все чувствуешь, ты хочешь продлить эти мгновения. Ты тянешь время, вечер зовет тебя из окна, город ждет тебя. И никто и ничто не сможет испортить тебе настроение. Ты выбираешь платье, которое наденешь сегодня. Отправляешься в душ. Капли воды стекают по загорелому телу, ты видишь свой силуэт в слегка запотевшем зеркале, проводишь руками по груди и бедрам. Хороша! Вода уносит с собой усталость, смывает пыль дня, ненужные и на вязчивые мысли. В теле появляется легкость, хочется просто выпорхнуть из окна, раствориться в этой сини где-то между небом и землей, на этой зыбкой границе вечера и ночи.
Она предвкушала все это, облокотившись на закрытую дверь, она улыбалась этому преддверию счастья. Этого абсолютно не обоснованного и поэтому наиболее ценного счастья. Капли воды на твоем теле, нежный шелк платья, янтарь коньяка в бокале, вечер за окном. Это может быть где угодно: в Венеции, в Париже, дома. Для этого ощущения полноты жизни даже не так важны декорации вокруг: Альпы или море за окном, Сан-Марко или Монмартр — вечер все равно наступит там и здесь. Ты неиз бежно почувствуешь его, как прикосновение прохладной простыни к разгоряченному после душа телу. Он придет, как избавление, как долгожданный покой, он все равно придет, независимо от того, что нес с собой день.
Итак, окно было распахнуто. Лиля достала лед из холодильника, покрытые инеем кубики не хотели дробиться. Она поискала глазами бокал. Горничная, конечно же, определила ему место исключительно в ванной. Синьорина пьет, к счастью, не только воду. В ванной его, правда, тоже не оказалось. Пришлось звонить, чтобы принесли.
— Что-нибудь еще? Может быть, свежие газеты? Немецкие? Английские?
Вот это уже совсем ни к чему. Меньше всего ее волновал сейчас остальной мир, который, тем не менее, все равно пытался как-то ворваться в эту закрытую дверь. Лиля посильнее захлопнула ее за пустым бокалом. Золото виски выплеснулось в него из бутылки, кубики льда, нырнув, оставили круги на поверхности, всплыв, собрались друг к дружке прозрачными влажными спинками. Она качнула бокал. Янтарные волны захлестнули их, скатились по отточенным бокам, обруч жидкости еще долго дрожал, не мог успокоиться. Она отпила первый глоток. На вкус это напоминало солнце.
Зачем я здесь?
Это было ее первое путешествие в одиночестве. Наконец-то мечта сбылась. Поездка не была связана с работой; командировок в немецкоязычные страны было в жизни достаточно, они позволяли многое увидеть, не слишком обременяли и позволяли спокойно и равномерно получать «удовлетворение». Счастьем это никак нельзя было назвать. Его получаешь от других путешествий и связанных с ними эмоций. Счастье — слишком острое чувство, оно не граничит с удовлетворенностью. Оно приходило, конечно, с первыми путешествиями в юности. Когда ты с жадно распахнутыми глазами и устами познаешь мир. Когда все в первый раз и не хватает ни ночи, ни дня, чтобы объять всю информацию, посмотреть и попробовать все, задушить в своих объятиях этот и этот, и этот потрясающий город. Обойти все, и желательно пешком, вникнуть во все исторические события, разбираться в династиях королей и лабиринте незнакомых улиц, бросить монетки во все без исключения фонтаны и дать тысячу клятв вернуться туда с той и с тем, и с тем.
Узнавать, открывать, получать, наслаждаться. Не скажу, что так много лет отделяло ее от того периода. Но что-то определенно изменилось. Многое казалось уже открытым и пройденным, большое значение стали приобретать вопросы организации. Раньше ты прощала этой самой организации отсутствие особого комфорта. Было почти все равно, чем куда-то добираться и где спать, спать-то уже точно не приходилось. Сейчас появилось желание брать меньше по объему, но ценнее и значительнее. Возраст приучает тебя к качеству. Наверное, этот переход — очень важная ступень в жизни, и это обязательно должно прийти в свое время. Когда ты можешь почувствовать качественно иной вкус жизни — это прогресс. Прекрасно, если ты уже можешь себе это позволить. Для того чтобы сформировался вкус, кроме эстетики нужна еще и материальная основа, а возраст поможет все по достоинству оценить и сохранить. Колоссальное значение приобрел момент, мгновение, может быть, потому что его все трудней было поймать.
В городе хотелось раствориться, как умела растворяться она. Услышать его колокольным звоном древней церкви, скрипом сорвавшейся с петли старой калитки у ворот ратуши, всплеском крыльев птиц, упорхнувших с площади, оживленным гомоном городских базарчиков, прикосновением ложки с быстро стынущим на ветру кофе в маленьком ресторанчике на набережной, шелестом желтых листьев, подгоняемых ветром, или, наконец, шумом моря, такого всегда разного, богатого на краски, щедрого на звуки, моего моря...
На это нужно было время. И одиночество или по-настоящему близкий человек рядом. На самом деле и первое, и второе условия были практически невыполнимы. У понастоящему близких людей не было на это денег, и даже организовать поездку для себя одной так, как она себе это представляла, она смогла только сейчас. До этого приходилось терпеть рядом «не по-настоящему близкого» одного, другого. Впечатления, беспроигрышные варианты маршрутов, однозначно потрясающие города, безупречные отели и рестораны — обоснованное счастье — делали свое дело: хорошо становилось, и даже так, что образ человека напротив затуманивался, стирался, ненужный шум его слов доносился уже откуда-то издалека, и уже, как незнакомый язык, к счастью, не членился на отдельные слова. Ты улыбалась, глядя сквозь него, и «оргазм души» (ее любимое, ею открытое понятие) все-таки наступал. Как ни странно, и он мог быть автоматическим. Когда уставший от количества производимых с ним «правильных» действий организм просто выдает его, чтобы уже отстали. Так выдавала его и душа, сдавшись под натиском Парижа, кальвадоса, свечей, закатов, фонтанов, капитулируя перед обоснованным счастьем. Он наступал. Но ей было с чем его сравнить... Хотя она знала, что делать этого не нужно.
Многие сочли бы ее избалованной. Для счастья нужно было слишком много условий и условностей. Но все они пропали, когда она оказалась здесь одна. И она знала, что так будет.
Купив билеты и заказав индивидуальный тур, она вылетела в Рим и уже оттуда позвонила маме, Оле и Марине — больше волноваться некому. Мама волновалась в любом случае. Девочки не задавали лишних вопросов, они, в общем-то, уже привыкли к ее передвижениям по земному шару. Квартира — на сигнализации, котов и детей, как известно, не было, цветы отнесла соседке. Какие еще привязанности?
