отступило. Посмотрев на часы, Александр с удивлением обнаружил, что он немного «отстает» от своего обычного «графика». Он наскоро позавтракал и отправился в библиотеку, порог которой на сей раз он переступил с каким-то новым ощущением восторга и воодушевления, почти экзальтации.
Как только Марина принесла Александру папку, он ее раскрыл и сделал вид, что погрузился в чтение, так как ему надо было вести себя точь-в-точь как обычно, чтобы не возбудить у девушки никаких подозрений на свой счет. Теперь, когда он собирался нарушить установленные в библиотеке правила, то есть стать «разрушителем порядка» в этом маленьком замкнутом мирке, Александр испытывал чувство вины. Разве не собирался он в скором времени обмануть доверие библиотекарш, этих хранительниц фондов, в обязанность которых и входило как раз поддержание установленного порядка? И разве не Брюде, этот великий поборник беспорядка, внушил ему это страстное желание?
Рассеянно пробежав глазами с десяток страниц, на которых Брюде после выхода из лечебницы изливал в выражениях, явно подсказанных безумием, свое чувство величайшего отвращения и презрения к миру, куда он был вынужден вернуться, Александр оттолкнул от себя папку. Время шло, день был уже в разгаре, так что надо было приступать к активным действиям, не мешкая. Он вышел из кабинета и, крадучись, на цыпочках, пошел в ту сторону, где несла свою «вахту» Марина. Он еще издали увидел, что она сидит за столом, низко склонив голову, так что ее густые, еще более, чем обычно, отливавшие рыжиной волосы, озаренные светом лампы, почти совсем скрывают ее лицо. Александр пошел по боковому проходу, продвигаясь вперед крайне осторожно, старясь даже не дышать; он искал укромное местечко, откуда он мог бы наблюдать за девушкой, оставаясь незамеченным. Он рассчитывал на то, что в конце концов она будет вынуждена покинуть пост, чтобы найти книги, на которые поступили требования от читателей. Вот этой ее кратковременной отлучкой он и воспользуется для того, чтобы подойти к столику, быстро открыть заветный ящик, в котором, как он надеялся, и находился заветный ключ.
Александр долго не мог найти подходящего места для «наблюдательного поста», но все же в конце концов устроил среди книг на одном из стеллажей нечто вроде «бойницы», откуда ему все было видно, и там он и застыл, слегка согнув и расставив ноги, немного вытянув шею. Александр выжидал… В двух десятках метров от него находилась в круге яркого света Марина, она тоже сохраняла неподвижность и, казалось, с головой ушла в чтение. Правда, неподвижность ее все же не была полной, девушка не превратилась в статую, не окаменела, потому что иногда поднимала руку, чтобы откинуть со лба лезшую в глаза и мешавшую читать прядь волос.
Если бы кто-нибудь, зайдя в этот сектор нежданно-негаданно, застал бы Александра в этой гротескной малоприятной для его возраста позе, что бы он подумал? Что бы себе вообразил? Вероятнее всего, он подумал бы, что перед ним любитель подглядывать за девушками, старый фат, маньяк. А ведь такая опасность была вполне реальна: среди стеллажей могла появиться Вера, пришедшая сменить Марину на дежурстве. О нет! Кто угодно, только не Вера! Александр слишком явственно представлял себе, сколь презрительный взгляд она бросит на него, если застанет на месте преступления; представлял он себе и всю меру своего смущения.
Прошло минут пятнадцать, а Марина все не вставала с места. Наконец тихонько задребезжал внутренний телефон, девушка сняла трубку, сказала несколько слов, затем встала из-за стола и куда-то пошла по коридору в направлении, противоположном тому, где она могла бы наткнуться на Александра. Увидев, что «поле битвы» свободно, он чуть ли не бегом устремился к столику (настолько быстро, насколько позволяли ему его занемевшие ноги с утратившими подвижность суставами); достигнув цели, он воровато огляделся, желая удостовериться, что его никто не видит, и открыл ящик стола. Ключ был там! Александр тотчас же схватил его, положил на лист бумаги и тонким остро заточенным карандашом аккуратно обвел контуры. Затем, ощущая, как тревожно и часто бьется у него в груди сердце, Александр положил ключ на место и поспешно удалился, как воришка, совершивший кражу и спешащий укрыться под спасительным покровом леса, в глухой чащобе.
Вернувшись в кабинет, Александр тотчас же положил заветный набросок в свой портфель и опять- таки для виду и для соблюдения приличий склонился над папкой. Но мысли его витали далеко, и он не читал, а рассеянно проглядывал страницы, исписанные еще более, чем обычно, бредовыми текстами. Он потихоньку съел сандвич, затем обхватил голову руками и в такой позе, в которой сторонний наблюдатель мог бы принять его за читателя, целиком сосредоточившегося на трудном тексте, он задремал и проспал довольно долго.
Когда Александр проснулся, было уже около трех часов пополудни. Он взял папку и отдал ее Марине, взглянувшей на него почти с изумлением. Он объяснил свой ранний уход из библиотеки необходимостью обратиться к дантисту и поспешно покинул библиотеку.
— Не знаете ли, где бы я мог найти слесаря?
Этот вопрос, прозвучавший из уст Александра, изумил портье своей неожиданностью, и он смотрел на постояльца растерянно и смущенно. Правда, быть может, смутил его не сам вопрос, а просто человеческий голос, прозвучавший столь неожиданно в пустынном холле и внезапно его разбудивший.
— Слесаря? — переспросил портье, чуть заикаясь. — Я правильно вас понял?
Александр почувствовал себя неловко; у него вдруг возникло ощущение, что портье усмотрел в его вопросе что-то подозрительное и что он готовится засыпать его вопросами, чтобы разузнать побольше.
Но портье уже окончательно проснулся и пришел в себя, потому что стал отвечать на вопрос Александра так, как если бы тот спросил его о самой естественной вещи на свете:
— Ах, ну да, конечно, я сейчас скажу, где вам найти слесаря! — Портье развернул и разложил на конторке план города и на нем кончиком карандаша стал указывать путь. — Вы пойдете вот по этой улице, а вот здесь, видите, вот здесь, на перекрестке, вы и найдете то, что вам нужно. У вас это займет минут десять, не больше.
Пока Александр шел в прямо противоположную сторону тому месту, где находилась библиотека, он размышлял о том, что практически ничего не знает о городе, кроме того привычного маршрута, которым он проходил ежедневно. Сейчас он шел по достаточно бедному, так сказать, «простонародному» кварталу, мимо довольно обветшавших, приходивших в упадок домов, на первых этажах которых располагались небольшие лавчонки со старомодными витринами; около входов в кафе и бары там и сям стояли группки мужчин в кепках.
В сером предвечернем небе летали и кувыркались серые птицы. В атмосфере этого района ощущалась какая-то смутная тревога, хотя невозможно было бы сказать определенно, что же именно внушало беспокойство. Александр ускорил шаг. Эта толпа была ему абсолютно чужда, и ему казалось, что он замечал во взглядах, обращенных на него, некую вражду. Дыхание у Александра участилось, ноги болели, но он все равно ускорял и ускорял шаг, потому что ему ужасно хотелось вновь обрести свое любимое одиночество, и если бы навязчивая идея о необходимости открыть заветную таинственную дверь не преследовала его на протяжении нескольких дней, он наверняка повернул бы назад.
Александр вспомнил о том, что Брюде в своем дневнике кое-где писал, как он ненавидит города, какой ужас он испытывает перед ними; да, Брюде ненавидел города с их грязными улицами, покрытыми жирной, липкой грязью, с их домами, где все стены исписаны хулиганскими надписями и разрисованы граффити, с их тротуарами, заплеванными человеческой слюной, забросанными обрывками бумаги, мусором и собачьими кучками. И действительно, Александр, опустив голову и взглянув себе под ноги, был вынужден констатировать правоту Брюде, так как он сам теперь шел, с осторожностью ставя ноги на тротуар, чтобы не наступить на какую-нибудь гадость. Быть может, отвращение, которое когда-то испытывал Брюде к городам, тоже было заразно, как болезнь?
К счастью, вскоре Александр оказался перед входом в слесарную мастерскую, одновременно являвшуюся и скобяной лавкой, в витрине которой была выставлена довольно богатая коллекция запоров, задвижек, цепочек, дверных и висячих замков. Что же касается внутреннего «убранства» мастерской, то все стены и перегородки в ней украшало множество висевших на гвоздиках ключей всех размеров и форм; в мастерской было сумрачно, будто это была не мастерская, а пещера. Слесарь, старик, одетый в кожаный фартук, как и положено слесарю, склонился над верстаком, на котором он обрабатывал какой-то кусок металла.
— Господин желает приобрести отмычку? Да, признаться, не часто у меня заказывают нечто в таком
