Повернувшись к своим друзьям, Марио развел руками, показывая свою беспомощность:
– Все меня предают… Как предали Дуче.
Все трос поднялись, и Бергасси за всех сказал:
– Но только не мы, Марио! Если хочешь знать наше мнение, хорошо бы пойти сказать пару слов Аттилио, узнать, что у него на уме. И пусть лучше отдаст нам мэрию, пока мы не рассердились по- настоящему.
Супруга Капелляро достали бутылку вина. Они пили меланхолично и молча, не нуждаясь в словах. Что они могли сказать? Опыт поколений научил их смиренно гнуть спину под ударами судьбы, и они знали, что не смогут избежать того, что им угрожает. К чему спорить об этом? Лауру изводило это молчание:
– Аттилио, ты правду думаешь, что Марио прикажет тебя расстрелять?
– Он способен на все!
– А что будет со мной?
– Станешь вдовой.
Потрясенная несправедливостью уготованной ей судьбы, Лаура взорвалась:
– Это нечестно. Я этого не заслужила!
Капелляро почувствовал себя уязвленным тем, что его жена не желает становиться вдовой, но, однако, находит совершенно нормальным, что ее мужа расстреляют. Он не удержался от замечания:
– А то, что меня убьют, тебе все равно?
Синьора Капелляро не успела ответить, так как в комнату без стука вошли Марио и его друзьям. Они вели себя как победители. На мгновение наступила тишина – оба враждующих клана смотрели друг другу в глаза. Первым заговорил Веничьо, и тон его был очень вызывающим!
– Именем Дуче, Аттилио Капелляро…
Лаура прижала палец к губам и, так как Марио непонимающе уставился на нее, прошептала:
– Говори тише, разбудишь детей и Пепе.
Можно называть себя фашистом, но ничто не истребит человеческие чувства. Веничьо понизил голос:
– Именем Дуче, Аттилио Капелляро…
– Ты знаешь, что я с ним сделаю, с твоим Дуче?
– Ты сам ухудшаешь свое положение!
– Плевать!
– Аттилио, я тебя расстреляю. Возможно, мне будет нелегко это сделать, но не волнуйся, я найду в себе силы.
– Это неудивительно, ты ведь всегда мне завидовал.
– Завидовал, я? Чему же, интересно знать?
– Во-первых, потому, что я богаче тебя, во-вторых, тому, что моя Лаура лучше твоей Бьянки, и, наконец, тому, что мой Джанни завоевал сердце твоей дочери, и ты тут ничего не можешь поделать! А теперь ты зовешь на помощь немцев, чтобы уничтожить меня, но ничего у тебя не выйдет! Даже мертвый, я буду лучше тебя, доходяга!
Веничьо не предвидел, что патетическая сцена, которая по его замыслу должна была повергнуть врага к его ногам, повернется таким боком. Он слегка растерялся.
– Позволь мне сказать, что ты наглый обманщик, Аттилио. Ты никак не можешь быть богаче меня. Если хочешь, можем прямо сейчас посчитать!
Они немедля схватились за бумагу, карандаши и принялись за расчеты. После долгих препирательств, выяснилось, что они одинаковы бедны.
– Но что касается Лауры и Бьянки, я с тобой не согласен!
Перед зардевшейся синьорой Капелляро Аттилио перечислил все прелести своей супруги, расхваливая их чрезмерно поэтично, но с трогательным энтузиазмом. Не желая отставать, Марио детально, расписал физические и моральные достоинства своей половины. Вскоре свидетели поединка узнали все подробности об обеих дамах, но никаких нескромных мыслей это не вызвало, ведь речь шла о том, чья идеология выйдет победительницей из этого спора. И в Этом вопросе сторонам пришлось согласиться на ничью.
– Ты и твой сынок Джанни – вы для меня отбросы, грязь! И когда я увижу вас обоих связанными, стоящими спиной к карательному взводу…
– Что ты тогда сделаешь?
Это спросил Джанни, он только что вошел в комнату. Он устремился к Марио и взял его за грудки:
– Ну, скажи, что ты сделаешь, убийца? Шпион! Ты позор для своей семьи!
– Что ты говоришь, Джанни! И кому – мне, твоему родственнику!'
Марио чуть не плакал. Он обратился к остальным:
– Мальчишка, которого я когда-то учил делать ловушки для птиц, и вот какие слова он мне бросает в лицо!
– А ты сам что сейчас говорил отцу?
– Это разные вещи! С твоим отцом – это политика, а в твоем случае – просто плохое воспитание!
– Ты смеешься над нами?
– Пойми меня, Джанни. Для меня твой отец в политике – ничтожество, антифашист, бездельник! И я говорю с ним так, как должен и имею право говорить. Но между нами, в конце концов… ты следишь за мыслью? Я не сказал, что не уважаю его.
– Ты так его уважаешь, что хочешь убить?
– Только в политическом плане, Джанни, только в политическом!
– Но, черт возьми, когда твои немецкие друзья всадят ему в шкуру дюжину пуль, он умрет как политик или как человек?
Веничьо оказался лицом к лицу с проблемой, о которой он не думал всерьез до сих пор. Он в раздумье потер подбородок.
– Да, очевидно…
– И ты вообразил, что я позволю расстрелять моего отца?
– О, ты понимаешь, я сказал это просто так… Между нами, я не хотел бы никого расстреливать.
Но тут встрял Виргилий Сандрино, маленький сапожник, над которым все смеялись из-за его небольшого горба:
– Может, ты, Марио, и не хотел… Но мы, настоящие, чистые фашисты, мы собираемся очистить страну от всякого сброда, ты слышишь? Они все получат по заслугам! Капелляро, его сын, де Беллис, Бонакки и падре – все заговорщики, которые выгнали нас из мэрии! Они заплатят за это и не позднее, чем завтра!
От возбуждения он начал брызгать слюной. Даже его друзья почувствовали к нему отвращение. Марио перебил оратора:
– Не забывай, что мэр – я, Виргилий, и что ты должен ждать, пока я не разрешу тебе говорить, а я не разрешаю, потому что ты говоришь одни глупости.
– Я не нуждаюсь в твоем разрешении, а если вы все не хотите меня слушать, я знаю, к кому мне обратиться!
И он вышел, оставив их в недоумении. Бергасси поинтересовался общим мнением:
– Как вы думаете, что он сделает?
Аттилио успокоил:
– Ничего особенного. Пойдет к себе в берлогу давиться собственной злобой. Забавные у тебя приятели, Марио.
– Не увиливай от разговора! Теперь, Джанни, поговорим об Авроре. Я заявляю тебе перед всеми – будешь у меня в ногах валяться, а я все равно не отдам за тебя дочь! Она слишком хороша для тебя! И потом, я не хочу иметь внуков, в чьих жилах будет течь кровь твоего отца!
Джанни возразил:
– Не беспокойся! Сам приведешь свою дочь ко мне со всей деревней впридачу, а я скажу – можешь
