моей беде. Я сходила с ума и бесцельно бродила по улицам города во мгле снежной бури, пока меня не сбила машина. К счастью, удар был не сильный, но это положило конец лжи. После этого я стала еще более уязвимой, чем раньше, и все это по милости старухи Катлер, которая моментально приехала, чтобы передать меня в руки своей сестры-ведьмы Эмили на их фамильную плантацию Мидоуз. Все, что было дальше, слишком ужасно, чтобы пересказывать, – закончила она.
– Я родилась там? – спросила я.
– Да, а потом тебя у меня забрали. Но приехал Джимми, и с божьей милостью нам удалось вернуть тебя назад, – сказала она. Ее глаза наполнились теплом и любовью, и я поняла, что мое возвращение к ней было самым главным событием в ее жизни.
– Ну вот, – добавила мама, целуя меня в щеку. – Я и рассказала тебе всю нашу печальную историю к этому твоему знаменательному дню, как ты и просила.
– Но это не все, мама. А ты обещала, – воскликнула я.
– О, Кристи, что еще я должна тебе рассказать? – спросила она, и уголки ее рта опустились.
– Один раз мой отец приезжал сюда, правильно?
– Не сюда, – сказала она. – Он позвонил из Вирджинии Бич. Он умолял меня показать ему тебя, убеждая, что хочет только взглянуть на свою дочь. Но на самом деле он хотел шантажировать меня, чтобы получить деньги, но мой адвокат отпугнул его. Вообще, мне его жаль. От него осталась только тень того знаменитого Михаэля Саттона. Алкоголь и распутный образ жизни нанесли непоправимый вред ему и его карьере.
– Мама, тот старый медальон, который я храню в шкатулке с украшениями… – Я открыла шкатулку и, поискав, вытащила его оттуда. Она кивнула. – Это мой отец?
Она снова кивнула.
– Да, это все, что он когда-либо тебе давал, – сказала она.
– Я не могу вспомнить его… Здесь просто фотография, на которой какое-то печальное лицо, темные, грустные глаза…
– Это просто игра, чтобы вернуть мою симпатию к нему, – холодно проговорила мама.
– Ты его тогда ненавидела? – спросила я.
Она повернулась, прежде чем ответить, долго рассматривала себя в зеркале.
– Думаю, больше уже – нет. В моем воображении он был чем-то вроде привидения, возможно, духом обмана, но также и фантазией молодой девушки, представившей привидение в виде своего воображаемого любовника, того, который может быть только в сказке. Вот что происходит, когда мы превращаем лягушек в принцев, – сказала мама и резко повернулась ко мне. – Остерегайся этого, Кристи. Теперь, когда ты стала такой красивой молодой леди, знакомства с тобой будут искать многие. У меня не было матери, которая предостерегла бы меня, но, боюсь если бы она и была, я бы все равно оказалась добычей тех чар, улыбок и обещаний. Будь умней меня. Не бойся полюбить кого-нибудь всем сердцем, но не давай сердцу свободы. Немного скептицизма не помешает, это даже необходимо, и, если мужчина действительно тебя любит, он поймет твои страхи и неуверенность и никогда не будет форсировать события. Ты понимаешь, о чем я? – спросила она.
– Да, мама, – сказала я. Несмотря на то, что у нас с мамой никогда не было откровенного разговора о сексе, я понимала, что значит зайти слишком далеко», как это случилось с ней. Она снова поцеловала меня и нежно сжала мою руку.
– Ну-ка, где там мы? – она улыбнулась нашему отражению. – Очень жаль, что бабушка Лаура плохо себя чувствует и не может быть сейчас с нами. Она бы прохаживалась, подобно тренеру, за нашими спинами, подсказывая нам, какой тон помады нужен, как наложить макияж, какие серьги надеть и как причесаться.
– Мне хочется выглядеть как ты, мама. Естественно, просто, такой, какая я есть. Я не хочу накладывать толстый слой макияжа и поражать людей обилием украшений.
Она засмеялась.
– Тем не менее, кое-что мы все-таки сделаем: подчеркнем линию бровей, немного румян, наиболее подходящий тон помады и духи.
Она капнула немного своих самых любимых духов мне на грудь. Мы обе рассмеялись так громко, что на звук нашего смеха пришел папа.
– Я уже подумал, что забрел в женскую спальню в колледже, – произнес он.
– Ничего страшного, Джеймс Гари Лонгчэмп, только будь в смокинге, как и обещал. Это должно быть лестным для тебя, Кристи, – добавила мама, – он делает это только для тебя. Другим способом я не смогу заставить его надеть галстук.
– Почему женщина может быть одета так, как она хочет, а мужчине приходится носить этот обезьяний наряд, который так далек от меня, – пожаловался папа. – Но, – быстро сказал он, увидев, что мама хмурится, – я сделаю это с радостью.
Он отступил, поднимая руки. Когда папа ушел, в смягчившемся выражении лица мамы, ее светящихся глазах и лучистом цвете лица проявилась та любовь, которая до сих пор для нее была чем-то большим, чем жизнь.
– Мужчины – как дети, – сказала она. – Запомни это. Даже самые сильные и выносливые из них – более чувствительны, чем они это признают.
– Я знаю. Гейвин как раз такой.
Она с ангельской улыбкой на губах на мгновение уставилась на меня.
– Тебе очень нравится Гейвин, так?
– Да, – робко ответила я. Мама кивнула так, как-будто она это подозревала.
