прекратить разговоры о войне с Германией и заняться политической подготовкой.
Далее в историческом очерке говорится, что немцы уничтожили восемь истребителей, а днем 22 июня 148-й полк приказом штаба Северо-Западного фронта был переведен в Ригу. 'Таким образом, уже в первый день войны база осталась без прикрытия истребительной авиацией' (Там же, с. 24).
Так Трибуц впрямую не выполнил боевой приказ наркома ВМФ. А нарком не знал, что его приказ не выполнен.
С чего вдруг Трибуц стал так 'независим'?
Кузнецов в книге 'Накануне' сообщает интересный 'поворот в сюжете' ночи на 22 июня.
Сталин, пишет Кузнецов (см. сс. 355-357, 365), не позднее 14 часов 21 июня 'признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным'. До вечера Сталин занимался военными вопросами. Вечером он распорядился запретить партийным работникам воскресный отдых и выезд за город: 'Возможно нападение немцев'. В 23 часа Генштаб привел в готовность пограничные округа.
А ночью ни один телефон Сталина не отвечал. Дежурный в Кремле, когда Кузнецов хочет доложить Сталину, что началась война, что бомбят Севастополь, соединяет Кузнецова с Маленковым. В ту ночь Маленков — первый человек в государстве.
'Вы понимаете, что вы докладываете?' — раздраженно и недовольно отвечает Маленков и, не желая ничего слушать, вешает трубку.
Трибуц не выполнил приказ Кузнецова. Может быть, Трибуц имел другие 'ходы наверх'?
Если принять это за рабочую гипотезу, такая гипотеза объяснит наконец, почему Трибуцу 'сошли с рук' и Либава, и Таллин, и Таллинский переход, и 43-й год. Другие командующие флотами и фронтами смещались за гораздо меньшие просчеты и потери.
В укоризну моей 'дремучести' (к разговорам на флоте, что отец комфлота Трибуца был при царе начальником тюрьмы) каперанг и профессор Мрыкин пишет в 'Вечерний Петербург': 'автору следовало бы поинтересоваться личным делом адмирала В. Ф. Трибуца в архиве...'
(Угу. 'Могеть-то он могеть. Да только хто ему дасть?..') '...из которого он узнал бы, что отец Трибуца был городовым'.
Я не уверен, что Трибуц писал в анкете правду. Тут лучше читать личное дело Трибуца-старшего. Но и городовой, символ врага рабочих и революции (вспомните фильмы о Максиме), не являлся украшением анкеты в Рабоче-Крестьянском Красном флоте. Совершенно не понимаю, каким образом Трибуц с 'полицейским' пятном в анкете поступил в 22-м году в училище. Каким образом он восходил наверх в начале 30-х, когда командный состав флота чистили от 'нежелательных элементов', и в конце 30-х, когда убирали 'врагов народа'. Может быть, Трибуц имел 'личные заслуги' перед кем-то из могущественных чинов в партии?
В 39-м Трибуц как командующий Балтфлотом оказался явно слаб. В боевых действиях ему 'помогали заместители Наркома ВМФ Исаков и Галлер. Исаков даже выходил на линкоре 'Марат' для обстрела береговых батарей на острове Биорке' (Кузнецов, 'Накануне', с. 267). За 'финскую войну' был снят даже маршал, нарком обороны. Но Балтфлот встретил 41-й год с тем же командующим.
Кузнецов в своих книгах не раз возвращается к Либаве. Это больная для него тема.
Кузнецова тревожили перед войной незащищенность Либавы с суши, скученность кораблей в маленькой акватории порта (опыт войны в Испании, налеты вражеской авиации на корабли в портах). Кузнецову удалось убедить Кремль не размещать в Либаве линкор. Перед самой войной Кузнецов, с дозволения Сталина, вывел из Либавы эсминцы и часть подводных лодок ('Накануне', сс. 274-275).
'Боевая летопись ВМФ...' без комментариев фиксирует, что Военный совет КБФ объявил по флоту о нападении Германии в 4 часа 49 минут: после налета авиации противника на Кронштадт и Красногорский рейд. А все части и соединения Балтфлота, говорит 'Летопись', перешли на готовность номер 1 только к девятнадцати часам 22 июня.
Так выходит и по книге Грищенко: его лодка 'Л-3' доложила о готовности выйти в море к 18 часам.
В тот день в боевой состав Либавской базы входили корабельные соединения: отдельный отряд торпедных катеров (5 вымпелов), 4 корабля охраны рейда, дивизион катеров морской погранохраны (по другим источникам, он вошел в подчинение штабу базы 23 июня,— 9 вымпелов), на Либаву базировались бригада подводных лодок (15 вымпелов) и эсминец 'Ленин' (см.: 'Краснознам. Балт. флот в битве за Ленинград. 1941-1944', с. 22). 'Боевая летопись...' сообщает, что в порту находились 19 транспортов и в 2 часа утра 22 июня в базу пришел на ремонт тральщик 'Фугас'. Нельзя понять, сколько транспортов из 19 находились в ремонте. Дальше, на с. 95 'Летописи' читаем: '22.06 во второй половине дня, выполняя приказание начальника штаба КБФ, из Лиепаи в Усть-Двинск и Вентспилс (он же Виндава.— О. С.) вышли подводные лодки 'С-9', 'Калев', 'Лембит', 'М-77', 'М-78', танкер 'Железнодорожник' и восемь транспортов'. Делается понятным, кому адресован упрек Грищенко ('следовало бы...') в тексте его диссертации: начальнику штаба флота контр- адмиралу Пантелееву.
Восемь транспортов и танкер могли взять на буксир находящиеся в заводе эсминец и шесть подводных лодок. Транспорты ушли (за день 22 июня немцы совершили на Либаву 15 воздушных налетов). Тральщик 'Фугас', с одним исправным двигателем, в 14 часов вышел в море, чтобы произвести минные постановки на подступах к базе. Торпедные катера охраняли тральщик и несли дозор. Грищенко ждал приказа на минные постановки. Его лодка 'Л-3' — подводный минный заградитель. Он принял полный запас мин. Его дело — загородить минами выходы из вражеских баз.
В 6 часов 30 минут 22 июня Главный морской штаб передал приказ флотам: 'Немедленно начать постановку минных заграждений по плану прикрытия'. Затем были даны дополнительные приказания. 'Галлер лично звонил в Таллин и просил ускорить эту операцию...' ('Накануне', сс. 365-366) . Грищенко получил от штаба Либавской базы очень странный (для боевых условий) приказ: занять место под водой в ближнем дозоре, в случае обнаружения кораблей противника всплыть (!) и донести о них по радио командиру базы. 'Только после донесения разрешалось атаковать врага торпедами' ('Соль службы', с. 55). Грищенко вышел в ближний дозор, выполнять приказ.
О предвоенном решении, кому подчинять ответственных за оборону Либавы, Н. Г. Кузнецов пишет: '...напрашивалось одно решение: назначить ответственным за ее оборону командира базы, придать ему некоторые стрелковые части и, подчинив все эти силы командующему Балтийским флотом, готовить их к обороне как с моря, так и с суши. Но в Генеральном штабе тогда одержало верх сомнение (...). 67-ю стрелковую дивизию включили в состав 8-й армии, а Либавская военно-морская база вошла в оперативное подчинение командующего Прибалтийским военным округом' ('Курсом к победе', сс.14-15) .
Либавская ВМБ к началу войны входила в состав Прибалтийской военно-морской базы ('Боевая летопись...', с. 94), 67-я дивизия находилась в 27-й армии и была передана 8-й армии вечером 26 июня ('Краснознам. Балт. флот... 1941-1944 гг.'. с. 30). Тема командования обороной Либавы тяжела для Н. Г. Кузнецова: за Либавой последовала оборона Таллина, Одессы, Севастополя, Новороссийска, и всюду этот проклятущий вопрос — кто должен командовать обороной, фронт или флот? В самой Либаве, с началом боевых действий, решения по сухопутной обороне города и базы принимались совместно командиром базы и командиром 67-й дивизии. Об этом не раз говорит в замечательном историческом исследовании 'Моряки в обороне Либавы (Лиепаи). Июнь 1941 г.' участник событий, полковник запаса В. А. Орлов (см.: Там же. сс. 24, 27, 31).
