из деликатности (всё ж, профессор) заменил непечатное точечками.
Знавал я настоящих адмиралов, умных и интеллигентных. Но я видел столько 'ду-ду' в адмиральских погонах, и в каперанговских, что никакая новая брань к этому моему опыту уже ничего не прибавит.
И вот в газете 'Труд' (5 января 96-го года) явилась статья адмирала Поникаровского 'Ложь от имени покойного'.
Умелый заголовок. Мы такие помним. Клеветника - к ответу. Дурную траву с поля вон. Сильнейшим 'доказательством' в сей статье являются выражения 'безграмотность' и 'чушь полнейшая'. Единственное, что меня удивило: почему 'Труд'? Шахтеры бастуют. Рабочие в Северодвинске в отсеке атомной лодки объявляют голодовку. А 'Труд' вдруг делается рупором адмиралитета.
Звоню начальнику корпункта 'Труда' тов. Струженцову.
Представляюсь. Это вы готовили материал? Отвечает: 'Я'. Разделяете мнение Поникаровского? 'Полностью!' А что так?
И слышу в ответ изумляющую фразу: 'Потому что за ним — сила!'
Ну, что ж. Надёжный подход. Проверенный. Хорошо, говорю. Но вы меня назвали, на всю страну, лжецом. Отчего вы предварительно со мной не поговорили. Журналистская этика, и прочее.
'А чего мне с вами встречаться? Мне и так всё ясно. Я был на педсовете Академии. Мне всё объяснили. За ними — сила!..'
А вам не известны, спросил я, в истории случаи, когда сила идет против правды? Нач. корпункта от ответа уклонился. Значит, публикация в 'Труде' планировалась педсоветом Военно-морской академии. Редкий случай.
Чтобы созвать для такого тяжелобойного разговора десятки адмиралов, нужно веление совсем больших адмиралов: не тут ли маячит 'сила', которая впечатлила рабочую газету 'Труд'?
И всё ради того, чтобы заклеймить чью-то 'безграмотность' и 'чушь полнейшую'?
Приметьте: писать гневные статьи поручили отставникам. Узнаю любимый флот: если отставные адмиралы опозорятся, действующие адмиралы будут ни при чём.
Сочувствую Поникаровскому. Жил простой адмирал, никому не известный (адмиралов у нас больше, чем матросов). А назначили его президентом фонда трехсотлетия флота: и вошел он, навечно, в историю Петербурга.
Страшная штука история.
Что осталось от Толстикова? Взорвал храм Растрелли.
Вот и эти адмиралы. Их уровень и облик полностью проявились, когда они возжаждали вырубить любимый петербуржцами Александровский сад. Уничтожить красивые старинные памятники: чтобы водрузить 'статуй' адмирала Горшкова, с биноклем.
А подоплека этой истории: деньги. Замаячит перед нашими скульпторами лишний мешок 'зеленых', они и Летний сад вырубят.
Весь юбилей флота, фонды трехсотлетия — грандиозная кормушка...
Мне не о чем разговаривать с этими адмиралами. Я буду говорить с читателем.
К статуе Горшкова, с биноклем, я еще вернусь.
Часть вторая
Президент и адмирал Поникаровский нашел крайне удачный способ открыть мне глаза на истину: он цитирует мне книгу Грищенко 'Соль службы'.
Если б Поникаровский обладал минимальной читательской культурой, он бы заглянул в последнюю страничку книги 'Соль службы'
Книжка вышла под моей редакцией, факты в ней проверялись мной, рукопись от начала до конца правлена моим пером. Я ведь говорил в очерке 'Как рассказывал Грищенко', что я был редактором у Грищенко. Но иные адмиралы в чтении нетверды. Ораторский прием Поникаровского очень старый: адмирал защищает честь сразу всех ветеранов Балтики. Нет, чтобы написать честно: 'защищаю честь Трибуца”. Так — неловкость получится...
Поникаровский пишет, что Грищенко не мог (!) говорить с усмешкой и презрением о своих боевых товарищах.
Давайте посмотрим: кто Грищенко товарищ, а кто — нет. Как говорится, суп отдельно, мухи отдельно. Грищенко был ироничен и умён. В условиях жесткой цензуры он сделал книжку по принципу 'умный поймёт, а дурак не разберется'.
Травкин у вас 'икона'? Добро. Грищенко пишет Травкину хвалу. А рядом пишет, без фамилии, о каком-то растяпе-командире: 'приказывает: 'Аппараты пли!', а ему в ответ: 'Какие аппараты? Носовые или кормовые?' Пока выясняют, да согласовывают, цель уже прошла пеленг залпа
'Это вы про Травкина?' — спросил я.
'А вы откуда знаете?' — смеётся Грищенко.
Как не знать. Эту историю я слышал ещё на флоте, от офицеров-минёров. А после прочел в строгом научном труде:
'...Когда миноносец пришел на визир прицела, командир подал команду 'пли' из кормовых торпедных аппаратов. Стоявший в центральном посту на связи военфельдшер перепутал команду и передал 'пли' из носовых торпедных аппаратов. После выхода торпед Травкин убедился в ошибке...'
Каждый подводник увидит, что Полещук обошел цензурное препятствие, свалив всё на фельдшера. Виноват командир: ведь команде 'пли' предшествует команда, какие именно номера торпедных аппаратов изготовить к залпу. Полещук всю войну был на Балтике командиром дивизиона подводных лодок и лучше многих знает историю подплава КБФ. Зачем он поместил 'нелепый' эпизод 45-го года в исторический очерк? Думаю, чтобы дать, хоть в малой дозе, реальную характеристику Травкину. О Травкине и в 42-м рассказывали комические байки. Откроем записки Александра Зонина
Зонин пытается развеселить Грищенко рассказом о “конфузе у Травкина” и передает насмешливую речь командира дивизиона Гольдберга: '...Сколько побед? Виноват, дорогая. Катр, нон, труа. Один ложный враг. Торчал на скале. Безобразие. Я говорю — кораблю не положено'. Речь здесь о том, как Травкин пытался утопить торпедами транспорт, сидящий на камнях у маяка Богшер. Его начальник Гольдберг, который был с Травкиным в походе, приказал отменить атаку.
Заглянем в 'Соль службы', с. 211. Грищенко пишет о Травкине: '...делает он свое дело и хорошо и красиво'. А ниже — о плохих командирах, которые не умеют применять знания, не умеют работать с людьми, теряются в сложных условиях,— и приводятся слова адмирала Лазарева о сундуке: совершил три кругосветки, а сундуком и остался. Кто же этот 'сундук'? Ответ нахожу в рукописи воспоминаний инженера- кораблестроителя Геннадия Зеленцова, который был рулевым на лодке Травкина 'Щ-303' в 42-м и 43-м годах. Рукопись называется 'Дороги из глубины', она писалась в конце 70-х, в городе Горьком, когда в Ленинграде шла работа над книжкой Грищенко.
Страница рукописи 743. Осень 45-го года, штурманский поход, Зеленцов встречается с Травкиным. Травкин Зеленцова 'конечно, не узнал. Подумаешь, с каким-то там матросом простояли на мостике бок о бок три боевых похода. Он матрос, а я капитан первого ранга, Герой Советского Союза. Даже на обычное воинское приветствие не ответил. Травкин никогда культурой не отличался. Лапоть всегда останется лаптем...' И тут же встреча с бывшим помощником Травкина на лодке 'Щ-303', теперь прославленным командиром, Героем Советского Союза Михаилом Степановичем Калининым. Калинин радуется, увидев старшину, бывшего подчиненного, подает руку, затевает разговор о службе, о будущем: 'Я слышал, ты в
