Избранные стихи

уйдет.

Светлого времени суток
снова не хватит ему:
бледен и мал промежуток,
перемежающий тьму.

Полночь огни погасила,
но не окончен поход.
Гонит небесная сила,
путника гонит вперед.

Кружат овраги и спуски,
села встают, да не те...
Али и сам ты не русский,
аль не плутал в темноте!

Черт перепутал округу,
до свету тешиться рад.
Ходит и ходит по кругу
черный, слепой снегопад.

Спи до утра, если сможешь,
не просыпайся в избе:
темный удел бездорожья
нынче сужден не тебе.

Выпадут годы иные —
ты обнищаешь, как тать,
и на просторах России знаешь,
где снегу плутать.

2002

Шиповник

Вдоль дороги пристанища нет,
по канавам наметился лед.
И краснеет осенний рассвет
за рекой, где шиповник растет.

Он растет, существует вдали,
неподвижен и сумрачно ал.
Берега им навскид поросли,
только ягод никто не собрал.

Здесь никто не ходил, не бродил,
не видать ни чужих, ни своих.
Ведь плоды не срывают с могил,
не берут их со стен крепостных.

Ржавый лист прошуршит у воды,
безнадежно упавший к ногам.
Но краснеют на ветках плоды
по великим твоим берегам.

Мы, Россия, еще поживем!
Не сломали нас ветер и дождь.
В запустении грозном твоем
есть ничейная, тайная мощь.

То и славно, что здесь ни следа,
то и ладно, что здесь ни тропы.
Мы еще не ступали туда,
где стена, и плоды, и шипы.

2002

* * *

Выбилось лето из сил,
в небе до срока темно.
Август к окну подступил,
и запотело окно.

И остывания пар
в келье скопился моей,
словно внесли самовар
для неизвестных гостей.

Много таких вечеров
будет теперь у меня:
маленький замкнутый кров,
свет неживого огня.

Все обращается в прах,
всюду печаль залегла,
и дотлевает в лесах
пламя любви и тепла.

Возле багряных калин,
возле седых тополей
сам ты себя закалил
к холоду жизни своей.

И преклонясь головой,
стал ты на тополь похож:
вместе с травой и листвой
счастье свое отдаешь.

Все потерять заодно,
приобретая взамен
это седое окно,
сон остывающих стен!

Лед у порога разбить
и на задворках села
снег и свободу любить
больше любви и тепла.

2003

Противостояние Марса

Над черной пропастью пруда,
над темным лесом и над степью
встает кровавая звезда
во всем своем великолепье.

Она царит, в сердца неся
и восхищенье, и усталость,
и перед ней природа вся
ушла во тьму и тихо сжалась.

И всякий маленький листок
молчал, и птица затаилась.
И каждый тихо изнемог,
еще не зная, что случилось.

Звезда! Ничтожны пред тобой
мои поля, мои дубравы,
когда ты луч бросаешь свой
для развлеченья и забавы.

И подойдя, что ближе нет,
как злобный дух на голос выпи,
ты льешь на нас разящий свет,
который днем из нас же выпит.

И мы молчим из нашей тьмы,
подняв растерянные лица —
затем, что не умеем мы
противостать, оборониться.

Мы тихо сжались, чтоб пришли
разруха, войны и неволи
и обескровленной Земли
сухая судорога боли.

Я не ищу судьбы иной
и не гонюсь за легкой славой:
не отразить мне свет ночной,
насквозь пропитанный отравой.

Но травы, птицы и цветы
меня о будущем просили.
И молча вышли я и ты
навстречу неизвестной силе.

2003

* * *

Под крылом твоим
тайные пути.
Ты лети, как дым,
птица, ты лети!

Пусть ведет тебя
древняя стезя.
Это ты лети —
мне лететь нельзя.

Жизнь у нас одна,
ты в ней и лети.
Ну а я пока
буду взаперти.

Сквозь трамвайный гул
не прорвется тишь.
Мне бы только знать,
верить, что летишь!

По твоим лугам,
по равнинам вод
то трава цветет,
то пурга метет.

Там и мой отец
под стальной звездой,
там и я всегда
буду молодой.

И оттуда в жизнь
веселей смотреть.
Как любила я,
все, что будет впредь!

Как я в гору шла,
тяжело несла,
никому ни в чем
не хотела зла.

Птица, унеси
к дальней стороне
не людскую молвь —
правду обо мне.

И у той горы,
у могильных плит
до другой поры
правда пусть молчит.

2003

Марийский певец

И терпенью приходит конец.
Я тебе благодарна заране,
неизвестный марийский певец,
отказавшийся петь в ресторане.

Смотрит в окна осколок зари,
все охрипли от водки и лени.
Выйди вон и один покури
под кустом первобытной сирени!

Вымирает твой древний народ,
разлагается, тлеет и тает,
а сирень неизменно растет
и в положенный срок расцветает.

И все так же природа сильна
даже в малом, последнем остатке,
и тебя наделила она статью
воина в должном порядке.

Брат, ты вышел из этих дверей —
и почувствовал силу за дверью.
Обратися же в сойку скорей
по природе твоей, по поверью!

Ты летишь, и тебе нипочем,
ты крылом задеваешь за ветки по лесам,
где над каждым ручьем
жили вольные, смелые предки.

И гудела в кустах тетива,
недоступна для чуждого глаза.
Никого не сгубила молва,
никого не сгубила зараза.
Так мы жили без нефти и газа!

Ты лети, ты неси свою весть,
спой, как можешь, как сердце велело.
Ты летишь – тебе некуда сесть:
все обуглилось, все погорело.

И на твой бессознательный клик,
на беззвучный твой шелест крылатый
выйдет малый и выйдет старик
с допотопным дубьем и лопатой.

Вот стоит твоя нищая рать,
не видавшая белого свету.
А другой не удастся собрать,
и надеяться надо на эту.

2003

Литбригада

Памяти комиссара А. Барсукова

В белый июнь, в холода,
там, где мы лета не ждем,
мчалась машина тогда
вровень с травой и дождем.

И половодьем воды
лето тебя обтекло.
Белые бились цветы
вместе с водой о стекло.

В белый июнь, на ходу,
там, на родной стороне,
если я