но я в любую минуту к вашим услугам, – женщина снова улыбнулась. – У вас была тяжёлая ночь. Но теперь… всё хорошо.
– Что со мной было?
Сестра Оуэнс с сомнением посмотрела на неё:
– Думаю, лучше вам пока поспать, набраться сил. Потом…
– Нет-нет, расскажите сейчас. Что произошло?
Она пожала плечами:
– Ну, где-то в полночь у вас началось критическое состояние. Тут половина медперсонала собралась, знаете ли. Почти два часа безостановочно втыкали уколы, делали дефибрилляцию, Бог знает что… я хотела им сказать, что тут дело в чём-то другом, но разве они бы меня послушались?.. Слушайте, – сестра Оуэнс внимательно взглянула на неё, – я права?
– Да, – сказала Айлин. Хоть она только что проснулась, но веки снова отяжелели. Девушка закрыла глаза, чувствуя, как истома охватывает тело. Как давно я не спала…
– Потом внезапно всё восстановилось. И сердце пришло в норму, и судороги пропали… Чудеса, да и только. Но самое удивительное… – она выдержала паузу. – Ваши раны.
В темноте под веками запрыгали циферки, всё те же зелёненькие. 20121.
– Да? – Айлин ждала продолжения.
– Они начали затягиваться. На глазах. Все раны…
– Да, – снова сказала она. Вот почему так легко говорить. У неё была разбита верхняя губа, и приходилось всё время шепелявить. Теперь этого нет.
– Ладно, – сестра Оуэнс наклонилась, накрыла её тонким одеялом. – Отдыхайте, мисс Гелвин. Что бы ни случилось, оно позади.
Когда она уже собралась уходить, Айлин вновь открыла глаза. Имя пронзило голову беспокойством, разрушив нарождающееся умиротворение:
– Генри…
2
Первое, что он увидел, открыв воспалённые глаза – лопасти вентилятора, вращающиеся на потолке. Прохладный воздух спиралью спускался вниз, щекоча разгорячённое лицо. Человек шевельнулся на кровати и понял, что ещё жив – хотя бы потому, что всё тело ныло и ломало.
Жив. Это радовало.
Он сел на кровати, обхватил голову руками. Тошнота подкатывала к горлу, как морской прилив. Болела голова. Желудок скрутило так, что казалось – там, внутри, костёр из сухих поленьев.
Но все эти ужасы затмевала до отвращения чёткая картина сновидения. Человек поднял голову. Спальню накрыла многодневная пыль. Он спал много часов и много недель. За окнами плыли хмурые конницы туч, но у самого края неба, над горизонтом, прорезалась полоска яркой синевы.
Человек встал с кровати, и каждое шевеление отзывалось болью. Но боли в последнее время было так много, что он мог позволить себе роскошь не обращать на неё внимания. Встав, он оглядел себя. Ботинки были чисты, к носкам не прилипла пыль или кровь. Рубашка и брюки – мятые и плохо пахнущие, но вполне себе целехонькие. Он поднял руки, всматриваясь в ладони с тщательностью микробиолога. Ни капли крови. Никаких ран и ссадин.
И, хотя он всё понимал, в глубине разума всё же зашевелилось сомнение, а не было ли всё случившееся горячечным бредом. Человек отрывистыми шагами подошёл к окну. Внизу деревья сбрасывали листья, ими была устлана вся площадка. Синий фургон был припаркован у самого входа. Человек в бейсболке с эмблемой «Красных носков» сбрасывал в машину туго набитые сумки. Генри узнал его. Гарри Миллер, жилец квартиры 104 – рядом с управляющим. То ли клерк, то ли юрист. Похоже, он уезжал. Сматывался с этого места, как мог.
Неудивительно, учитывая аж три полицейские машины, дремлющие поодаль.
Генри вышел в коридор. Излом на стене пропал. Исчезли обвалившийся вентилятор и чёрные рты дыр. Обитель выглядела мирной, как все два года.
Мужчина прошёл в гостиную. Белая дверь с глазком. Как-то странно видеть дверь без цепей. Генри закрыл глаза. Так что же – в чём объяснение всего, что произошло?.. Что-то ведь было. Но квартира, она нагло отрицает. Что было на самом деле, а чего нет?..
Он не знал. Что он мог утверждать – только то, что видел. Перед тем, как провалиться в беспамятство и проснуться на своей кровати…
Он видел – хотя лежал лицом вниз, приложившись щеками о пол, и физически не мог ничего видеть, – так вот, он видел, как существо извивалось и орало, и изо рта вместе с дымом начали выглядывать оранжевые сполохи пламени. Глаза монстра налились кровью. Копья, казалось, зажили собственной жизнью и теперь не просто висели на теле, но и вгрызались глубже, поддакивая друг друга. Копья шептались – голосами тех, кого они обозначали: Пустоты, Темноты, Мрака, Отчаяния, Искушения, Истока, Бдительности и Хаоса. Генри различил только голос Синтии и заикающийся выговор Джаспера.
Он видел, как Уолтер протягивает руки и бредёт на центр арены, к выдуманной им самим машине смерти. Он видел, как кричала Айлин, когда сознание вернулось к ней. Одновременно он видел, как один за другим рушатся миры, через которые они прошли – как ураган сметает деревья в «мире леса», как цилиндрическая тюремная башня качается и рушится на кипящие воды озера, как стены подземки смыкаются, погружая всё во тьму. Он слышал крики жертв, громкие, как никогда; но ему показалось, что это крики благодарности. Он видел, как синее пламя прорвало грудь «истинного тела» и оно безвольно повисло на цепях; как вся арена затряслась, словно во время десятибалльного землетрясения. Всё ломалось. Последнее, что увидел Генри, прежде чем темнота спасла его от этого безумного калейдоскопа – Уолтер падает в озеро крови, исчезает в волнах, и сердечник торжественно окрашивается тёмно-багровым цветом. И на этом всё кончилось, улетело вдаль.
Генри подошёл к двери, открыл и вышел в коридор. Лампы горели тускло. Стояла необычная тишина – ни отзвука приглушённых разговоров через стены, ни музыки в квартирах. Что ж, по крайней мере, поблизости не видно никаких мясных наростов.
Впрочем…
Ладошки остались. Они обозначились чётче – круглые отпечатки с растущими от них ветвями-пальчиками, усеивающие стену напротив. Больше, как никогда – двадцать одна штука. Последний след казался чуть ли не влажным. Не желая ломать голову над тайным смыслом рисунков, Генри побрёл по коридору.
Айлин.
В левой ноге то и дело сводило мускулы, и он прихрамывал. Он прошёл через ряд безмолвных дверей с белыми номерками и вышел на лестничную площадку. Внизу, в холле, копошились люди. Тихо – без шума и разговоров, деловитая суета. Полицейский в полном облачении дежурил у двери, наблюдая за входящими и выходящими.
Генри спустился вниз. Коп встретил его подозрительным взглядом. Постояв пару минут в холле (без мёртвых собак и альбомов под почтовыми ящиками), он осмелился спросить у него:
– Что случилось?
– Как вас зовут? – осведомился коп вместо ответа.
– Генри Таунсенд, – сказал он. Эта похоронная тишина убивала. – Триста вторая квартира. Что здесь произошло? Почему люди уезжают?
