Они пошли по школьному коридору — папа, Владик и Петя Ерошин.
— А ты куда? — спросил Владик. — Тебя не вызывали.
— Пускай! — отозвался Петя.
Они подошли к учительской. Там уже собирались педагоги.
Пришла Анна Арсентьевна, пришёл Игнатий Игнатьевич и сразу же стал длинными пальцами мять тонкую папироску. Вошла Тамара Степановна и села, строго поблёскивая очками на тихого Абросима Кузьмича.
Наискось от Тамары Степановны уселся Антон. Рядом с ним — Кира Петровна.
Педагоги прибывали один за другим. Это были люди, которые все свои силы отдавали школе. Целый день, с самого раннего утра, они занимались со своими учениками, терпеливо объясняя, спрашивая, диктуя. После уроков они обычно задерживались в школе на совещаниях, на собраниях, для проверки тетрадей, для беседы с родителями.
По вечерам — в театре ли, на концерте, в гостях ли — они большей частью думали о своих учениках.
И сейчас, сидя в учительской за длинным, крытым зелёной материей столом, они вполголоса беседовали всё о том же: об учениках, уроках, отметках…
Вдруг, опираясь на палку, в учительскую вошла закутанная в тёплый шерстяной платок учительница. Когда она размотала платок, все с удивлением увидели, что это Елена Ивановна.
Педагоги кинулись к ней. Кто принимал её белый шерстяной, покрытый снежком платок, кто подавал ей стул, кто стал растирать сё озябшие морщинистые руки с голубыми прожилками.
— Елена Ивановна, да как же вы? С больными ногами! Да ещё в такой мороз!
Елена Ивановна выпуклыми глазами оглядывала учительскую:
— Вот… притащилась всё-таки… Соскучилась я по вас, товарищи, по учительской этой, по школе…
— Зачем же вы, ведь вам тяжело, — говорила Кира Петровна, растирая руки старой учительницы.
— Не зря молвится: дурная голова ногам покоя не даёт, — пошутила Елена Ивановна, поглядывая на всех ещё совсем по-молодому блестевшими глазами. Она была рада, что снова находится в своей родной школе. — Дошли до меня нехорошие слухи о моём классе. Хочу сама всё толком разобрать.
Она села рядом с Кирой Петровной. Старая учительница и молодая принялись с жаром беседовать о своём пятом «Б»: кто как успевает, кто как себя ведёт и как это вышло с журналом.
Папа Владика подошёл к учительской и осторожно приоткрыл дверь.
Елена Ивановна подняла голову, узнала его и тихо сказала:
— Кируша, это, кажется, отец нашего Ванькова. Подойдите к нему.
Кира Петровна вышла в коридор:
— Вы вместо Нины Васильевны? Очень рада познакомиться. Подождите, пожалуйста, мы вас вызовем. Владик, посади папу. — Она вернулась в учительскую.
А Владик с папой сели на стулья и стали ждать. Сидел с ними и Петя Ерошин.
— А ты что сидишь? — спросил Владик.
— А тебе что? Хочу — и сижу.
Вдруг они разом встали и поклонились. По коридору, с папкой подмышкой, не спеша шёл директор. Он кивнул головой и прошёл в учительскую. Дверь за ним закрылась. Егор Николаевич сел на председательское место, положил перед собой папку и постучал карандашом по зелёной материи:
— Заседание педагогического совета объявляю открытым. Слово имеет Анна Арсентьевна.
Егор Николаевич положил карандаш, облокотился на стол и принялся поглаживать и пощипывать свой подбородок, словно проверял, чисто ли его побрили.
Анна Арсентьевна, заглядывая в тетрадку, начала рассказывать об итогах второй четверти. О пятом «Б» она сказала, что класс в целом стал за последнее время лучше учиться. Тут все оглянулись на Киру Петровну. Она смущённо опустила голову и стала поправлять свои светлые волосы.
Потом перешли к вопросу о поездке в Краснодон. Егор Николаевич сказал, что пока не выяснится история с испорченной страницей, ребятам ехать нельзя. Классный журнал, сказал он, — это государственный документ, и класс должен быть наказан.
— А чем же виноват весь класс, — сказала с места Кира Петровна, — если это совершил кто-то один!
— В том-то и дело, Кира Петровна, — сказал директор, — что класс отвечает за всё, что в нём происходит. Класс должен быть единым организмом. Конечно, конкретного виновника мы, само собой, должны найти и наказать. — Он взмахнул карандашиком. — Кстати, предоставляю вам слово, как руководителю класса.
Кира Петровна поднялась. Сначала она опустила руки, потом хотела их поднять и приложить к пылающему лицу, чтобы хоть немного остудить горячие щёки, но на виду у всех она не решилась этого сделать и ухватилась за край стола.
— Товарищи… — начала она, в волнении раскачиваясь над столом. — Я беседовала с классом, беседовала с Ваньковым… — Она посмотрела на Елену Ивановну, которая кивала седой головой после каждого слова молодой учительницы. — Может быть, я ещё плохо знаю своих учеников, но мне кажется, что никто из них не способен на такой проступок.
— Это не проступок, а преступление! — поправила Тамара Степановна, протирая очки.
— Ну да, то-есть… я так и хотела сказать, — поправилась Кира Петровна. — Конечно, мы можем подозревать Ванькова, которому вы, Тамара Степановна, по-моему, несколько поспешно поставили единицу…
— Я знаю, что делаю! — отрезала Тамара Степановна.
— Спокойно, спокойно! — постучал директор карандашиком.
В учительской сгущались ранние декабрьские сумерки. Егор Николаевич показал Антону на выключатель. Старший пионервожатый поднялся, повернул кнопку и включил сильную, стосвечовую лампу. Яркий свет заполнил учительскую. Кира Петровна от неожиданности зажмурилась и замолчала.
Егор Николаевич смотрел на неё, не зная, будет ли она продолжать. Она сказала:
— Может быть, пригласить отца Ванькова, поскольку подозрение падает на его сына?
— А он здесь? Давайте, давайте! — сказал директор.
Через минуту в учительскую вошёл Сергей Сергеевич. Он поклонился и сел.
— Мы… — обратился к нему Егор Николаевич.
Но тут раздался громкий стук в дверь.
Егор Николаевич поморщился: он не любил, когда мешали работе педсовета.
— Извините! — Он оглянулся на дверь: — Кто там?
Все обернулись. Высокие белые двери медленно отворились. На пороге показался ученик. Он был красен. Багровые уши его как-то уж очень заметно торчали. Учителя тотчас узнали его. Директор тоже его узнал.
— Ерошин, — сказал он, — сейчас у нас педсовет. Так что ты, дружок, не мешай, придёшь попозже.
Но Ерошин не уходил. Он посмотрел на сидевших за длинным столом учителей и неуверенно сказал:
— Егор Николаевич! Я — Если можно, я сейчас…
— Почему, собственно, такая срочность? — спросил Егор Николаевич.
Тут Петя высоко вскинул голову, уверенным шагом подошёл к столу, поднял руку и громко сказал:
— Это я там, в журнале, кляксу эту стирал. Вот! А Ваньков тут ни при чём.
— Ты?.. — Директор откинулся на спинку стула, как бы желая получше разглядеть Ерошина.
— Ага, — отвечал Петя. — Потому что я думал сначала закорючку приделать… Только я ее не приделал, нет…
